Когда руководство узнало, что я вступила в отношение с бойцом отряда, мне пришлось идти. Родственников у нас быть не может. У нас! У них! Теперь уже, у них. Никита остался на службе, а я уволилась.

И теперь мне должно было стать легче без дополнительной нервной работы, а стало тяжелее. Тоскливее как-то. Потому что остался детский центр, а там и спокойнее, и печальнее.

Из-за того, что результаты работы детского психолога очень неблизкие. Их надо ждать после многих часов работы. А хочется сразу, как в спецназе, как после возвращения с задания.

Чтобы вернуться в расположение отряда, вернуть на место взятое с собой оборудование. А потом встать в строй, хоть и сбоку, как вольнонаёмная без погон, и услышать: «Благодарю за службу!».

Увидеть благодарные взгляды сослуживцев и почувствовать, что живёшь не зря. Что делаешь невидимое для спящего города дело, которым гордишься. Которое вдохновляет.

А сегодня в детском центре на меня пожаловался отец одной из девочек. Он хотел присутствовать на занятиях лично. На каждом. И всё контролировать. Гиперопекающий тираничный отец.

Разумеется, я отказала. Он настаивал. Ведь по закону он имеет право быть со своим несовершеннолетним заикающимся ребёнком. Но и я имею отказаться от пациента, если у него не угрожающая жизни ситуация и есть другие врачи.

Тем более, центр у нас не медицинский. Девочка – клиент, а не пациент. Так что, заставить меня, по закону, невозможно. Я всё это чётко объяснила, и отец пошёл жаловаться начальству.

Директор центра на моей стороне, но разбирательства настолько меня расстроили, что я забыла, взяла ли с собой паспорт. Хотела купить подруге алкогольный подарок и не хотела узнать на кассе, что оставила документ дома.

Поэтому, выйдя с работы, я открыла сумку, поставила её на поручень крыльца и начала искать. Проверила первое отделение и вжикнула молнией второго, когда прямо перед моими глазами, появилась рука с цветами.

– Это тебе, самая красивая девушка.

Никита обнял меня второй рукой и потянулся за поцелуем. Я успела подставить щёку и выскользнула из объятий. Берестнев принуждать не стал, но нахмурился.

– До свиданья, Анна Александровна! – Раздалось у выхода из центра. По ступеням спустились подростки с групповой терапии. Смотрели на нас во все глаза. Оценивали.

– До свиданья, девочки, – ответила я, захлопывая сумку. Вопрос с паспортом отпал сам собой. У Никиты всегда с собой документы. В магазине можно предъявить их.

Протянутые цветы взяла осторожно.

– У них нет шипов, я проверил. Уколоться невозможно. Бери смелее.

А мне не хотелось, потому что дело было не в колючках. Розы, собранные в букет, были синими. Реально синими! И на конце каждого лепестка были приклеены блёстки, как в дешёвом лаке.

– Спасибо.

Я повесила сумку на плечо и, опустив букет вниз, подошла к ступеням. Никита подхватил меня под руку и помог спуститься.

– Не понравились, да?

В голосе не было обиды, но мне стало неловко. Он позаботился, хотел сделать приятное, а мне этот букет был просто отвратителен. Всегда думала, для кого их делают. Оказывается, для мужчин. Они их покупают девушкам.

– Почему ты так решил? – Осторожно уточнила я.

– Всё просто. Я дарил тебе цветы трижды. В первый раз передал с курьером после встречи в гостинице. Ты мне прислала в ответ миллион восторженных слов и фотографий. Я сделал вывод, что цветы тебе нравятся. – Берестнев повёл меня короткой дорогой, а я потянула в сторону магазина. Никита изменил наш курс и повернул к супермаркету. – Второй раз я покупал цветы, которые тебе дарили бойцы отряда при увольнении. Они стояли у тебя дома и на кухне, и в комнате, когда я приходил поговорить. Я сделал вывод, что тебе нравятся розы. И потом, когда я пришёл в гости с букетом, ты снова радовалась. Трогала лепестки, прижимала его к себе. Сразу поставила в вазу и обрезала подсыхающие лепестки.