– Вы знаете меня больше тридцати лет...

– ...и ни разу, Лев Сергеевич, вы не дали повода усомниться в вашей надежности. Поэтому я и затеял этот разговор именно с вами. Вы будете единственным человеком, посвященным в тайну тридцать восьмого года. Единственным! Гордитесь и помалкивайте!

– Эти слова давно уже стали девизом писательской профессии...

Пронин улыбнулся:

– А вот иронизировать не надо. Я вывез вас в дом отдыха не для того, чтобы вы посмеивались над моими словами, а для того, чтобы я мог вольготнее посмеиваться над собой... Но этот рассказ – не для столовой. Предлагаю переместиться в мой номер. Коньяк и лимоны у меня есть. Запаситесь терпением часов на пять.

Овалова смотрел на Пронина с восхищением: этот пожилой израненный человек сумел сохранить память, перед которой меркнут все ультрасовременные электронные машины! Он будет говорить пять часов – и ни разу не собьется. Просто народный сказитель, а не чекист! Для него, наверное, не представляет труда близко к тексту пересказать «Войну и мир» или «Тихий Дон». Сколько раз уникальная память помогала Пронину выпутываться из гиблого дела...

– Итак, туманная осень тридцать восьмого года... – начал Пронин, когда они расположились в креслах у открытого окна. – Возьмите яблоко, Лев Сергеич, и пейте понемножку коньяк. Апельсинов, извиняюсь, у меня покамест не имеется.

Бутылка армянского КВ ВК стояла на табуретке. Там же, на тарелке, лежали три яблока и нарезанный лимон – редкость для мая месяца.

– Эта история началась в октябре тридцать восьмого. Берия тогда только обживался в кабинете на площади Дзержинского. А работы у нас было немало...

– Пронин? Я тебя с утра жду. – Ковров недовольно бурчал в телефонную трубку. – Чтобы через пять минут – у меня.

Майор Пронин рано утром поездом прибыл в Москву из Сочи. В 1938 году жить стало лучше, жить стало веселее, и всесоюзная здравница до глубокой осени принимала гостей. Там он был по служебной необходимости. В поезде не удалось выспаться, а тут еще и Москва обдала холодом после кавказской жары. К полудню он явился на службу – и вот этот скрипучий голос Коврова... Снова будет тормошить, торопить, обижаться. Не может Ковров без психоза. Неугомонный, суетливый товарищ Ковров. И ведь наверняка какая-нибудь мелочь, пустяк – а вот такая у него манера: всех на уши поставить!

– Что-то, товарищ Пронин, вид у тебя не больно веселый? – начал Ковров.

– У меня сегодня вообще-то выходной день. Только вчера в Туапсе в казаки-разбойники играли...

– Наслышан, наслышан. Лихо дело провернул. Эти казачки хотели наш танкер взорвать... А тут ты. Полностью сорвал их вредительские планы. Будет тебе и премия, и орден. А вот выходного дня не обещаю. – Ковров указал Пронину на кожаное кресло. Значит, разговор будет фундаментальный. – Новое дело поважнее прежних будет. Высоко взлетаем – туда, где невесомость.

– В межпланетные путешествия приглашаешь? – Пронин давненько называл Коврова то на «ты», то – со всем почтением – на «вы». Так у них повелось.

– Да, к звездам полетим. На Красной площади бывал? Звезды кремлевские видел?

Ковров платком нервно утирал пот с красной шеи, с массивного подбородка.

– Про Уильяма Бронсона слыхал?

– Журналист американский?

– Как выяснилось, не только журналист. Бойкий малый. Наш пострел везде поспел.

– Так за ним же Нечипоренко бегает. Я-то тут при чем?

Ковров всплеснул руками и заговорил как опереточный баритон – чтобы на галерке слышно было:

– Нечипоренко свое дело сделал. Спасибо ему большое. Вот с его отчета ты и начнешь. Там ясно показано: Бронсон встречается с нашими ненадежными соотечественниками. Встречается тайком. Что за этим стоит – поиск сенсаций, мелкие предательские услуги или большая разведка – я не знаю. А ты должен узнать.