А несчастный Колян остался лежать на мокром асфальте, хрипя и хватаясь за горло…

Впрочем, хрипел он очень недолго. Берия был гуманным человеком и «мясо» (или «куклы») понапрасну не мучил…

Так погиб защитник Свободы и Демократии, надежда всей прогрессивной интеллигенции, ярчайший представитель нарождающегося класса эффективных собственников, о котором так мечтали академики Абалкин и Шаталин, – один из самых первых новых русских, авторитетный предприниматель Колян Гугнявый…

19 августа 1991 года. Двадцать три часа семь минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж.

Маршал Советского Союза, Министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, сидя в знаменитом, знакомом зрителю по киноэпопее «Освобождение» кабинете, надев очки «для близи», внимательно вчитывался в листок машинописного формата, который нашёл в туалете, аккуратно пришпиленный к двери кабинки канцелярской кнопкой: «С нами Ельцин и Копец – хунте наступил пиздец!!»

Кроме того, на зеркале, над рукомойником, кто-то написал ярко-алой губной помадой: «А пошёл ты в Форос!!»

Юмор ситуации заключался в том, что в этот туалет ходили оправлять естественные потребности только члены и кандидаты в члены… Политбюро. И вряд ли кто из этих членов (тем более кандидатов в оные!) пользовался такой развратно-красной губной помадой.

И кроме того, надписи выглядели совсем не смешно…

– Дима, ты чего читаешь?

– Слова, мама, слова… – процитировал Гамлета Язов.

Эмма Николаевна, которая вдоволь покочевала с ним по далёким гарнизонам, победовала в тайге и в пустыне, настоящая офицерская жена – и в этот скорбный час тоже была рядом с ним… У маршала не хватило духа её выгнать!

– Мамочка, может, всё-таки домой тебя отправить? – все же с надеждой спросил её маршал.

Эмма Николаевна отрицательно покачала головой. Конечно, ей давно надо было бы прилечь, но… она терпела.

Две недели назад бронированный «ЗиЛ» маршала, на котором она ехала по Можайке на дачу, чтобы не сбить перебегавшую шоссе маленькую девочку, ушёл в кювет.

Кувыркался «ЗиЛ» через крышу так, что машина восстановлению уже не подлежала…

Только в воскресенье женщина вышла из госпиталя имени Бурденко…

А в понедельник, услышав характерный лязг на шоссе, бросилась искать мужа.

Поняв, что стряслась беда, она тихо, как мышка, сначала притаилась в приёмной. А теперь – будь что будет! – сидела уже в углу кабинета и смотрела на своего мужа… Смотрела, смотрела… Как в последний раз.

– Э-хе-хе… собрались трусливые старики, ни на что не годные. Попал я, как кур в ощип!

– Ты про что, дорогой?

– Да… так. Всему конец. Снимут с меня мундир – и поделом! Так мне и надо. Чего добивался? Прослужив шестьдесят лет, не отличил политическую проститутку, сраного комсомольца, от себя, солдата, войну прошедшего…

– Дима, всё равно. Я тебя люблю. И в мундире. И особенно без мундира, тоже.

– Да мне не мундира жалко… Я полагал, что моё мнение о катастрофе, об угрозе развала страны разделяет народ. Ан нет. Люди политизированны. Почувствовали свободу – а мы полагали иное… Стал я игрушкой в руках политиканов.

В дверь осторожно постучали…

– Эмма, иди. Не нужно тебе здесь…

– Дима, нет! Не смей! Я с тобой…

– Куда со мной – в тюрьму?

– Да хоть в могилу. Куда ты – туда и я… Я с тобой!

Глаза жены блестели отчаянным блеском. Язов взял её руку – и сделал то, что никогда не делал за полвека супружеской жизни: осторожно, нежно, ласково и неумело – прижал к своим губам…

Потом чуть дрогнувшим голосом решительно и громко сказал:

– Войдите!

Вошедший, в мешковато сидевшем штатском костюме, держал в руке деревянную дубинку, на которой было аккуратно вырезано: «Забью я туго в тушку Пуго».