– Мы-то не нюхали, – спокойно ответил Дёмин. – Только вижу, что ты, герой, так нюхнул, что аж пятки смазал.

– А попробовали бы сами, коли ляхов тьма, отовсюду пушки бьют! – со злобой проговорил второй, с заплывающим глазом. – А воеводы, суки, нас бросили. И немцы, христопродавцы, предали.

Свешников и Дёмин переглянулись. Пожалуй, на любой войне самое страшное – это паника. Стоит кому-нибудь заорать: «Генералы бросили, враги окружили!» – и всё, нет больше войска. А что русского воинства было в три раза больше, нежели польского, что наёмники были единственными, кто попытался хоть как-то сражаться, – об этом уже никто не помнит. И можно стрельцу хоть кол на голове тесать – всё равно будет стоять на своем.

– Ладно, что же мне с вами делать? – задумчиво изрёк Дёмин. – С поля боя бежали, у своих же, у русских, свинью украли. Как это называется? Мародёрством.

– Да это не мы! – в один голос заорали стрельцы. – Это Фимка Цыган решил – мол, всё равно у мужика ляхи свинью отымут, так уж лучше пусть нас покормит. Мы этому Онисиму за свинью четыре копейки дать хотели, а он упёрся – мол, меньше чем за шесть не отдам! А нам-то что делать? Мы, как из Клушина ушли, второй день не евши.

– Так получается, битва два дня назад была? – спросил Дёмин.

– Да не, битва уж с неделю как была, – сообщил молодой.

– Да ты не ври, и всего-то четыре дня, – перебил его пожилой. – Мы, как из боя сдрапанули, целый день по лесам шатались, а потом уж сюда зашли. Думали на Москву идти, да заплутались маленько.

– Ну и по деревням маненько прошлись, – грустно добавил молодой, за что получил тычок от соседа.

– Стало быть, сегодня не то восьмое, не то девятое июля, – сделал вывод Дёмин. – Всё сходится.

– А вы, бояре, кто будете? – вдруг поинтересовался один из стрельцов, хотя его в таком положении – битым да связанным – должно бы интересовать другое. Например, не прикажет ли неизвестный боярин прирезать его вместе с остальными? Ан нет, любопытен русский народ!

– А чего вдруг? – нахмурился Дёмин.

– Да вишь, вроде на русских похожи, да говор у вас другой. И слова у вас чудные. И платье чудное – и не русское вроде, а на наше похоже. И дерётесь вы так, что даже немцам не по силам. Хитро дерётесь. Вы ж нас впятером отхреначили и не поморщились.

– Да мы, друг мой, сербами будем, – сообщил ему Свешников. – Слышал про таких?

– А, сербы! – с пониманием протянул стрелец. – Видать не видал, врать не стану, но слышал. Раньше вроде бы мы с вами одним народом были, но разошлись, как с ляхами. Токмо ляхи все схизматиками стали, а вы веру дедовскую сберегли, хотя вас турки захватили. Вроде где-то у моря живёте, в горах.

Неожиданно стрелец с грустью посмотрел на «сербов» и сказал:

– Ничего, братки, мы же тоже когда-то под татарами были, но избыли иго-то ханское. И вы избудете. А ежели сами не смогёте, так мы завсегда подсобим. Ну, может, и не щас, но потом – так это точно.

Свешникову и Дёмину стало жаль и этого стрельца, и всех остальных. Ну вот поди ж ты!..

– Ежели мы вас развяжем да отпустим, безобразничать не станете? – поинтересовался Дёмин.

– Так мы бы давно домой ушли, на Москву! – радостно завопили стрельцы.

– Если бы не Фимка Цыган… – усмехнулся Свешников.

– Ну, да и мы хороши…

Дёмин махнул рукой. Разбираться и выяснять, отчего московские стрельцы четыре дня ползали по деревням, вместо того чтобы бодро чесать домой, на печку, желания не было. Ежели жив стрелецкий начальник – как он там, стрелецкий голова? – вот он пусть и разбирается.

– А чё вы к нам пришли, коли у вас там турок завёлся? – осмелел молодой стрелец, понявший, что убивать их сегодня не станут.