– Так! Спокойно! – он закрыл глаза, через мгновение открыл, посмотрел на ногу. – Что получается, лечили, значит, душу, а вылечили ногу? Ну Цырен, ну… шаманский сын!

Ермаков, чтобы удостовериться, не сон ли это, крепко ущипнул себя за ту самую ногу – и тут же от боли заскрежетал зубами. Какая к черту галлюцинация, какой сон?! От такой нешуточной боли впору было во все горло вопить, котов-полуночников с крыш диким криком согнать.

От такой новости мучительно захотелось курить, и он стал охлопывать карманы в поисках сигаретной пачки. Однако в брюках оказалось пусто, а в нательной рубахе (и кто же ее на него одел, всегда же в тельняшке ходил) карманов не имелось по определению.

Но тут свет луны упал на столик, и он разглядел искомое – раскрытую пачку папирос, коробок спичек и какую-то плоскую консервную банку без крышки, набитую окурками.

Ермаков всей пятерней почесал затылок – когда же он успел столько накурить, и почему проводник на такое вопиющее нарушение не среагировал?

И тут же нашел ответ – так он же не на пассажирском едет, а на ремонтном. Здесь все курят. Вагон старый, еще довоенный – в детстве он на таких бывал с дядей, в депо для ремонтников стояли. И, как он помнил, такой старенький вагончик был прицеплен в хвосте.

С Сергеем они садились в первый по ходу движения, повидавший виды зеленый плацкарт, обычно и используемый в ремонтных поездах для перевозки бригад. А это означает только одно – по непонятным причинам его перенесли из одного вагона в другой.

Не успел Ермаков обдумать эту мысль, как поезд сбавил ход, остановился, свистнул, пыхнул и лениво затрухал в обратном направлении, вильнув всем железным телом на стрелке.

– Что за гребаные маневры? Куда он корячится? – он ругнулся про себя. – Угомонись ты, наконец!

Поезд словно послушался, чихнул паром, дернулся в последний раз и замер.

– Ну вот, молодец! – он удовлетворенно кивнул и в душе рассмеялся от мысли о том, что поезд мог послушаться его команды.

Он почесал переносицу, еще не до конца веря в случившееся, осторожно разогнул, согнул и снова разогнул вновь обретенное сокровище. «Да уж, – как говаривал Ипполит Матвеевич Воробьянинов, – да уж».

– Нога цела, и это факт, – он закурил.

Привычный табачок, пусть и немного крепковатый, утешил душу от потрясения чудесно исцеленной ноги:

– Может, и голова поправилась? Вот хохма-то выйдет! Надо будет поблагодарить бурята. Молодец, ничего не скажешь! Зря только обидел его своим недоверием. Да ладно! Он же понимает, что я не со зла. Серега вон вообще считает, что я уже давно тронулся! Так что с дурака взятки гладки! Тем более с такого, как я! По моим шрамам и заплаткам военную историю России последних лет пятнадцати можно спокойно изучать…

…Начал он свой боевой путь в восьмидесятом с Афгана командиром отделения крылатой пехоты. На сверхсрочную не остался, по направлению попал в Рязанское училище ВДВ.

Отбухав пять лет берцами по плацу, снова вернулся в Афган свежеиспеченным лейтенантом, командиром взвода.

Пока его БМД грохотал гусеницами по мосту через Пяндж, стонавшему под тяжестью нескончаемых колонн выводимой в Союз техники, гвардии капитан Ермаков, к тому времени уже счастливый обладатель трех орденов, думал о том, что война для него, наконец, закончилась.

Но не тут-то было! Дальше нескончаемой вереницей потянулись Карабах, Абхазия, Осетия, Приднестровье и, наконец, Чечня.

Вся страна крутилась в бизнесах, покупала и продавала, делала деньги, прогорала на акциях «Хопра» и МММ, выбирала президента, митинговала перед Белым домом и стучала касками по Кузнецком Мосту, а он все воевал, воевал и воевал.