– Спасибо тебе, Цыремпил, – сразу вспомнил добрым словом полковник бурята. Здоровье тот ему не вернул, но по невероятному мистическому сте чению он, Константин Ермаков, вернее, его разум, память и душа, вещи насквозь не материальные, оказались в теле полного тезки, только с фамилией Арче гов. Терского казака, командира дивизиона бронепоездов атамана Семенова, родившегося на семьдесят лет раньше его самого. К тому же новое крепкое тело кадрового офицера кавалериста было на десять лет моложе и без выматывающих душу и нервы болячек.

– Сбылась мечта идиота, от одной войны на другую, – тихо пробормотал под нос офицер и снова поглядел по сторонам. Посмотрел по привычке – сейчас ему следует быть настороже и не пропустить главного. А воспоминаниям предаваться не стоит, хотя память услужливо пролила бальзам на душу – приятно вспомнить, как были раздолбаны в пух и перья спесивые и вороватые потомки гуситов…

Тихий щелчок спускаемого курка нагана донесся через закрытую дверь подобно удару колокольного била. Полковник улыбнулся – адмирал не стал затягивать свое земное существование, расписался в собственном бессилии, поставив жирную точку.

Теперь медлить было нельзя – не дай Бог, у Колчака в кармане завалялся настоящий патрон, а не тот, вываренный в воде, что ловким фокусом подсунул ему Ермаков. А потому Константин Иванович живо повернулся и рывком открыл купейную дверь в сторону.

– Полковник, у вас не найдется другого патрона? Этот дал осечку. – Голос адмирала даже не дрожал, хотя лицо было бледным.

Наган мирно лежал на белой салфетке, что накрывала маленький вагонный столик. Рядом был раскрыт портсигар, в пепельнице аккуратно затушена папироса. И запечатанный конверт с четко прописанной на нем надписью – «Передать моей семье».

Китель Колчак уже застегнул на все пуговицы – бывший Верховный правитель России не хотел даже в такой момент дать малейший повод усомниться кому-либо в его решительности и собранности.

– Патроны ваши, Александр Васильевич, а не мои. Разрешите? – Не дожидаясь кивка адмирала, Ермаков присел на противоположный диванчик. Засунув пальцы в нагрудный карман, он вытащил патроны и высыпал их на стол. Взял в руки наган и сноровисто зарядил. Пристально посмотрел на адмирала, что невидящим взором уставился в оконное стекло.

– Александр Васильевич, я могу поговорить с вами откровенно? Это не займет много времени, но имеет огромную важность для будущего России, единой и неделимой…

Последние слова будто плетью ожгли адмирала – он резко повернулся к Арчегову, крылья носа гневно затрепетали.

– Вы говорите о единой и неделимой России?! Вы, полковник?! А не вы ли инициировали создание Сибирского правительства?! Не с вашим ли участием объявлено о независимости Сибири?!

Именно этой гневной вспышки и добивался Ермаков – минуту назад адмирал свел все счеты с жизнью, и сейчас было важно вытряхнуть из него это состояние. Что угодно – гнев, ярость, упреки, но только не этот потухший взор и смертельно уставший голос.

– Конечно, Морской корпус, где учились вы, господин адмирал, более привилегированное заведение, чем Елизаветградское кавалерийское училище, которое окончил я. Но, надеюсь, что и в морском деле есть такие понятия, как военная хитрость и выигрыш времени. Ведь есть?

– Что вы имеете в виду?! – Адмирал резанул взглядом, словно кортиком, его лицо на секунду напряглось, затвердели мышцы.

– Провозгласив свою приверженность принципу единой и неделимой России, белое движение подписало смертный приговор самой России. Не торопитесь, Александр Васильевич, сейчас я все обосную. Разговор у нас более чем серьезный, а потому я прошу вас о полной конфиденциальности.