— Мы расстались из-за того, что он посчитал меня изменщицей, но всё было не так… Меня изнасиловали в тот день.

— Вас беспокоит это?

— Мне кажется, что это беспокоит любую женщину, ведь нет ничего хорошего в том, когда тебя берут силой.

— Я говорю о другом… Вас беспокоит то, что вы расстались с Евгением, и он посчитал, что вы изменили ему? Что он не заступился за вас?

— Да, — киваю я, мысленно начиная окунаться в тот самый день. — Но он не должен был заступаться… — Только сейчас понимаю, что молчала, потому что у Царёва в руках было оружие. Я хотела защитить Женю. Если бы он заступился за меня, то в любом случае мог попасть под горячую руку своего врага. Я ведь пыталась защитить его, уберечь от этого, так почему винила, что не вступился? — Там был пистолет… Я не могла попросить о помощи, и не хотела в тот момент, чтобы он помогал… Возможно, я усугубила всё, делая вид, что на самом деле занимаюсь с этим человеком… — я поджимаю губы, замолкаю и всхлипываю.

— Вы чувствовали себя виноватой в том, что оказались в такой ситуации?

— Нет… Да… Не знаю… Я не знаю, — всхлипываю, откровенно отвечая на вопрос женщины, а по щекам тут же начинают течь слёзы.

— Вы считали виновным Евгения?

— Да…

— Была ли у вас мысль, что это неправильно? Что он не виновен?

Я думаю, но не могу ответить на поставленный вопрос. Возможно, ведь я сама связалась с Царёвым, работала на него.

— Да, скорее, да, чем нет… Но он никогда не пытался услышать меня. Никому не было до меня совершенно никакого дела. Мама проводила свою молодость с подругами… Отец пытался воспитать во мне стальной характер, постоянно называя жалкой… А потом он продал меня Царёву.

Слёзы не перестают катиться из глаз, а я вижу перед собой маленькую испуганную девочку, прижимающую к груди куклу. На меня наступает отец и смотрит грозным взглядом.

— Отдай мне эту игрушку, Ира, если не хочешь испытать физическую боль. Ты поступила плохо, не показав танец моим гостям, и теперь ты будешь лишена любимой игрушки… Я пострадал из-за тебя, ты меня унизила, значит, пострадаешь и ты.

Он винил в своих унижениях только меня, хотя сам был виноват больше, ведь именно он решил с чего-то, что маленькая дочь должна станцевать перед гостями. А я боялась, мне не нравились пьяные взгляды, наполненные чем-то неприятным. Я тогда многого не понимала, но боялась, а отец заставлял. Я сбежала… И он наказал меня: вышвырнул мою любимую куклу на свалку. До сих пор не могу забыть детскую обиду, которая прожгла сердце в тот момент.

— Ирина, попытайтесь успокоиться. Я думаю, что на сегодня нам следует закончить. Я сумела сделать выводы и понять, в каком направлении мы должны двигаться, чтобы помочь вам. Поговорим дальше на следующем сеансе, а пока я могу предложить вам чай…

— Нет, — мотаю головой я и подскакиваю на ноги. — Я больше не приду сюда. Не хочу снова пропускать всё через себя.

— Ирина, вы можете навредить своего сыну и окружающим, если мы не попытаемся скорректировать проблему.

— Нет! — взвизгиваю я и пулей вылетаю из кабинета.

Оказываюсь в крепких объятиях Антипова. Понимаю, что он просто хотел удержать меня, но растворяюсь в его руках, обвиваю его шею руками и плачу, а он крепче сжимает руки на моей талии.

— Всё хорошо! Ты чего? Всё будет хорошо, — успокаивающе бормочет Антипов.

Вот только ничего не хорошо. Мне кажется, что этот разговор поднял со дна всё самое плохое, что я пережила когда-то и пыталась забыть. Маленькая девочка не хотела покидать меня, она смотрела на меня и осуждала, говорила, что неосознанно я стала точно такой же, как и мой отец: во всех своих бедах винила других, но не себя…