– Не знаю, может, у вас и так все есть. Фонтан считается одним из Питерских мест силы.

– Да? Мы не знали. Но монетку бросили.

– Ну что за штампы. Решили всех купить? – улыбался Макс.

– Мы были уже бессильны, – отшутилась Белла. – Где еще раздают силу в Питере?

– Да много где. На Дворцовой у колонны. Но там сложно, надо три раза обойти столб по часовой стрелке и все время представлять желаемое. Я на втором круге сбивался. Столько соблазнов вокруг. Хорошо вот Фортуну встретил, а то так бы и кружил как часовой.

– Чижик-Пыжик, Атланты у Нового Эрмитажа. Но это вам вряд ли понадобится. Они приносят счастливую семейную жизнь, а вы и так счастливы через край, – продолжал иронизировать Макс.

– В общем, надо прикоснуться к большому пальцу ноги атланта, второго со стороны Марсового поля, – добавила со знанием дела Фортуна.

– Как вы сказали, Фортуна?

– Можно не записывать, этот палец и так блестит как золото. Не все же такие счастливые в браке. Альберт сам мог бы сдавать свой большой палец в качестве талисмана.

– Макс, – снова воспитательно посмотрела на меня жена. Она меня понимала.

– Это же комплимент. Там правда еще балкон нужно сверху держать. А это не так уж и легко. Ладно, не слушайте меня, слушайте Фортуну. Хотя нет, я знаю, куда вам надо, на Поцелуев мост. Уже были?

– И даже целовались.

– Серьезно?

– Безумно.

– А ну-ка повторите, – вдруг пришло мне в голову.

Альберт посмотрел на Беллу словно на невесту в ЗАГСе.

– Горько, – тихо продолжил я.

– Макс, перестань смущать гостей.

– Целоваться – это вкусно. Я пробовала, – завернула в свою очаровательную улыбку эту шутку Белла и подала к столу, заставив Альберта покраснеть, а нас с Фортуной улыбнуться.

– Прямо на мосту?

– Прямо по центру.

– Нет, это не то, вся суть в том, что целоваться надо под мостом.

– В реке?

– Да, берете экскурсию или катер по Мойке и под мост. Тогда вы почувствуете силу.

– А вы уже так делали?

– Ну, конечно! Как только «любовная лодка начинает биться о быт», сразу туда, – включил я Маяковского, и лодку мою понесло в открытое море.

Альберт и Белла, как по команде, уставились на Фортуну. Будто она была среди присяжных и своим словом могла решить чью-то судьбу.

«Да, женщинам доверяют больше. Я и сам доверяю, когда речь идет об интуиции». Макс съел еще одну клубничку.

– По рекам и каналам, – произнесла отрешенно Фортуна.

– Мне лично понравилось по Неве, – вспомнил Альберт.

– А что именно?

– «Кресты», – пришло на ум Альберту.

– Понимаю, грехи, – произнес с нарочитой серьезностью Макс. – Мешают, не дают покоя. «Кресты» тоже своего рода место силы.

– Скорее бессилия, – не согласилась Белла. – Каждый день в течение почти двух лет к стенам «Крестов» приходила поэтесса Анна Ахматова, в надежде получить весточку о муже и сыне.

– Бессилия и насилия, – согласилась Фортуна, будто лично была знакома с порядками тюрьмы, а может быть, даже лично с Ахматовой. Я знал, что у нее к поэтессе было свое лирическое отступление.

– Короче Бастилия, – подытожил я. – Вам рассказали, что в восемнадцатом столетии на месте «Крестов» находился «Винный городок», как он превратился в центральную пересыльную тюрьму. От винного до виновного – один шаг, один слог, – взял я бокал и стал философски рассматривать всех через стекло.

– Нет, но сказали, что архитектор, построивший тюрьму в форме креста, намекая арестантам об их грехах, полагал, что это поможет им быстрее раскаяться. В тюрьме девятьсот шестьдесят камер, и, согласно легенде, изначально в тюрьме была еще одна, девятьсот шестьдесят первая камера: в нее якобы замурован сам архитектор, со всеми тайнами и чертежами здания.