Вновь скрипнула дверь, из которой с глиняной крынкой в руках показался Егор Денисович.

– Ну что, парни, кружки попустели? Давай, долью.

Антоха улыбнулся и спешно поставил свою кружку.

Надо отдать должное, гречишная медовуха у старика действительно была хороша. Легкая, не сильно крепче домашнего кваса, но в то же время ароматная настолько, что от ее запаха кружилась голова.

Вот так, сидя на завалинке под медовуху, мы и коротали время, дожидаясь когда хозяин дотопит баню. Антон играл с Фублей, Семён чистил егерское ружье, а я пересматривал рисунки, которые так и не пригодились.

– Позвони отцу. Уезжаем, – убирая шомпол в чехол от ружья, негромко произнес Фобос. – Домой поедем.

– А как же…

– Опять ты про Егора Денисыча? – напрягся Семён.

– Да здесь я, барин, – выскочил из-за угла егерь. – Баня готова. Полотенца – вот. Так что извольте…

– Вот видишь, – неодобрительно глядя на меня, произнес он. – Ладно. Попаримся и поедем. Мы это заслужили.

– А вот это правильно! – стягивая свитер через голову, произнес Антоха. – Мы заслужили!

– А то как же! Заслужили, – радушно улыбнулся хозяин. – Извольте, барин, раздеваться и на полок. Отпарю так, что будто заново на свет родитесь! Только это, шапку надеть не забудьте.

– Вот видишь, – прошипел Семён. – Нормальный он. А ты – параноик. Полотенце не забудь.

Параноик? Ну-ну. После этих слов мне еще больше захотелось доказать, что дед не так прост, как хочет казаться. И еще этот говор. Будто ему не полтинник с небольшим, а раза в два с половиной больше. «Потчевать. Давеча. Издохла» – ну кто сейчас использует такие выражения?

Да плевать. Синеегорьевск – вотчина Шараповых. Сказал, что верит деду – пусть будет. В конце концов я вызвался помогать охотиться на водяного, про странного старика, устроившего у себя в избушке абортарий, разговора не шло. Да и Семён в чем-то прав, простой он мужик, не одаренный. Такими должна полиция заниматься или М-3, а никак не приключенцы.

В общем, подхватив полотенце, я направился в предбанник.

– Ты, барин, какой веник больше уважаешь? Березовый али дубовый? – с голой задницей суетился над тазами егерь.

– Да я, Егор Денисович, даже не знаю… – растерялся Семён.

Было видно, что парню приятна такая забота.

Антоха уже разделся и что-то написал в смарт. Скорее всего, близняшкам. Они, несмотря на нездоровые с точки зрения классической семьи отношения, витали в вечном конфетно-букетном периоде. Зайки, солнышки и прочие смайлики. Не раз и не два парень будил меня, записывая девчонкам ванильные голосовые сообщения.

– А ты, граф как-там-тебя, каким веником париться изволишь? – заметив мое появление, поинтересовался егерь. – И не в службу, а в дружбу: захвати крынку с медовухой. На улице не жарко, но мошка нападает так, что медовуха с мясом получится.

Я не ответил и вышел из предбанника, а когда вернулся…

На груди егеря, в том месте, где у человека располагается сердце, была большая, в две ладони, татуировка. Позеленевшая от времени и расплывчатая, но я узнал изображение.

– Так какой веник, ваше благородие, – произнес он, держа в руках два пучка с ветками.

– Этот, – показал я, даже не взглянув на веники.

– Дубовый, значится, – хмыкнул егерь и развернулся. – Ну давай, граф как-там-тебя, укладывайся на полок…

Едва Егор Денисович повернулся спиной, как я резко нагнулся к дровнице, схватил из нее самое большое полено и что было сил ударил егеря в затылок. От первого удара его только повело, поэтому следом прошел второй и третий взмах тяжелой дубовой колотушкой.

Четвертый удар по еще не до конца окочуришемуся старику, не дал нанести Семён. С грацией пантеры Фобос ринулся ко мне и сбил с ног. Вот только и Антон был рядом. Святой Паладин в два шага набрал разгон и, подставив плечо, бронепоездом протаранил Фобоса.