Меня вставляет совсем от другого, и это не выдолбить из башки даже перфоратором. Другая кожа, другой цвет волос, другие движения и другие мозги.

Да, я ебаный мазохист.

— Ну, хотя бы завершиться твой день может очень приятно, — намекает Алиса.

— Я сегодня пас.

— Ты меня пугаешь, — улыбается изумленно. — Я как бы, кроме тебя, больше ни с кем не сплю, и у меня уже месяц секса не было.

— Ты можешь спать с кем хочешь, — сообщаю ей. — Только предохраняйся.

— Ты хоть представляешь, как это звучит? — хмурится она. — Будто тебе все равно.

Мне в ней многое нравится, особенно несерьезность. По большей части она не забивает свою голову ничем лишним, и в этом нет нихрена плохого, но это как раз та черта ее характера, которая не позволяет мне претендовать на ее время безраздельно.

— Я не люблю загонять себя в рамки. Для того чтобы корчиться в рамках, у меня есть работа.

— Но ты же был женат, — выгибает она бровь. — Что на тебя нашло?

Втянув в себя воздух, смотрю в окно.

Вижу кусок проспекта и несущиеся по нему машины под густым снегом.

— Все сложно, — отвечаю самой банальной фразой из возможных.

На самом деле все было проще некуда, но, сколько ни пытал свой мозг, так и не смог понять, где был тот момент, когда все вдруг изменилось, и почему это произошло. Когда мой дом превратился в минное поле, на котором спокойно отдохнуть можно было, только если сдохнешь, а женщина, которую я любил, перестала меня слышать.

Абсолютно, твою мать.

Поднеся к губам кулак, я продолжаю смотреть в окно.

Я не понимал, что делать, тогда и сейчас ничего не понимаю, кроме одной вещи: я бы очень разозлился, если бы мой сын стал называть папой другого мужика.

Из соображений галантности дожидаюсь, пока Алиса закончит ужин.

Позволяю ей держать себя под руку, пока идем к ее машине.

Открыв для нее водительскую дверь, жду.

— Мы могли бы просто кино посмотреть, — не торопится она садиться.

— Я не смотрю кино, — поднимаю воротник своего пальто. — Я предпочитаю театр.

— Ты серьезно? — закатывает глаза. — Что это за причуды?

Я почти улыбаюсь.

— Каждому свое, — говорю, делая пару шагов назад.

— Почему мы ни разу не ходили в театр? — интересуется Алиса.

— Потому что у меня нет на него времени, — отвечаю ей.

— Точно, — фыркает. — Все время забываю, что твое время — деньги.

— Счастливо, — позволяю ей поцеловать себя в щеку на прощание.

Моя машина припаркована почти рядом, поэтому не успеваю замерзнуть, пока иду до нее, не оглядываясь и запуская мотор. Я слишком редко сажусь за руль самостоятельно, чтобы помнить о том, что прогревать машину лучше заблаговременно, а не за тридцать секунд, до того как собираешься в нее сесть.

Рассматривая окна ресторана напротив, наблюдаю за людьми внутри.

Я всегда был наблюдательным. Сейчас вижу, как в желтом свете окон люди перемещаются, но то, что я почти не могу разглядеть помещения в глубине здания — признак того, что с освещением у них лажа. На самом деле я терпеть не могу этот ресторан. Помимо света, в нем еще и вентиляция дерьмовая, а я люблю свежий воздух больше креветок от шефа.

На часах почти девять вечера. Может, у меня омлет был хреново прожаренный, потому что башку заполняют образы, от которых скручивает живот.

Такая же зима, и я держу на руках своего сына. Ему три дня, и он пугающе маленький.

Я счастлив.

— Сука… — закрыв глаза, откидываю голову на подголовник.

Сжимая челюсти, я пытаюсь убить нахуй это давление в груди, но уже знаю, как лучше всего с ним бороться. Просто двинуть кулаком по стене или отправить туда пульт от телека.

Достав из кармана телефон, проваливаюсь в фотографии, на которых моя бывшая жена позирует в компании какой-то блондинки. Локация не указана, но я знаю, что это за место. Это ночной клуб, принадлежащий одному «уважаемому» человеку. У меня есть собственные соцсети, но я редко там появляюсь, ими занимаются пиарщики. Мой пиарщик — один очень старый знакомый, и он прислал мне эти фото почти в тот же момент, когда они были опубликованы.