– Жду вас в любое удобное время. – Он присел к продолжающей плакать Михелине. – Все уладилось… Успокойтесь. Мы с дамой все разрешили. – Он заглянул ей в глаза. – Ну, детка?.. Ну, улыбнулись.

Воровка сунула визитку в сумочку и, не попрощавшись, покинула ресторан.

Михелина вытерла мокрые щеки и улыбнулась.

– Вы, князь, воистину добрый человек.

– А вы воистину прелестны. – Довольный собственным поступком, Брянский легонько приобнял девушку, поинтересовался: – Чего-нибудь желаете?

Девушка весело, сквозь вновь нахлынувшие слезы, совсем по-детски рассмеялась.

– Но у вас же нет денег, князь!

– Действительно, – вспомнил тот.

– Позвольте, я за вас заплачу? Заказывайте.

– Простите, нет… Я не привык, чтобы за меня платили женщины.

Девушка вскинула бровки.

– Но мы ведь друзья! Разве не так?

– Все верно. Тем не менее в некоторых вопросах я остаюсь консерватором. – И князь вдруг предложил: – А не желаете ли посетить мое жилище, Анна?

Михелина отодвинулась от Брянского, мгновенно став серьезной.

– Князь, – укоризненно произнесла она, – я же сказала, мне всего лишь пятнадцать лет. Мне не пристало ходить в гости к взрослым незнакомым мужчинам.

Он приложил руки к груди.

– Я не желал вас обидеть… Я крайне редко приглашаю к себе незнакомых людей. Тем более женщин… И поверьте, никакого подвоха в моем приглашении нет. Я взрослый, ответственный господин, Анна… – Он извлек из визитницы карточку. – Если решитесь, сообщите мне по телефону.

Она приняла визитку, помолчала, смущенно улыбнулась.

– Хорошо, князь, я подумаю, – и протянула руку для поцелуя.

Был полдень. За окном плескалась закованная в гранит Нева, до слуха доносился привычный шум улицы – перезвон колоколов ближнего храма, выкрики продавцов свежего хлеба, фырканье лошадей, цокот копыт по брусчатке.

Михелина, одетая в легкую с кружевами ночную сорочку, валялась на кушетке с каким-то модным журналом, мать сидела за туалетным столиком и приводила в порядок лицо.

В столовой, гремя тарелками и чашками, накрывала завтрак горничная Ольга, неповоротливая и как всегда чем-то недовольная.

Неожиданно с улицы донеслись какие-то возгласы, словно кого-то били, после чего раздался пронзительный женский визг, заглушаемый длинным свистком то ли дворника, то ли полицейского.

– Что это? – насторожилась Михелина.

Первой поглазеть на происходящее к окну побежала горничная. Сонька, оставив свое занятие, встала за широкой спиной Слона.

Дочка замерла рядом.

Внизу, прямо под окнами их дома, человек пять мужиков в картузах, в черных сорочках и сюртуках, окружили пожилую пару – мужчину и женщину. Они остервенело лупили женщину, а та, закрывая лицо, отчаянно кричала. Мужчина попытался обороняться от нападавших, но они повалили его на землю и стали избивать тяжелыми сапогами.

Иудейская кипа свалилась с головы мужчины, он пытался дотянуться до нее, но удары сыпались со всех сторон и ему оставалось только одно – закрывать лицо руками.

Рядом изо всех сил дул в свисток дворник-татарин, издали слышались трели бегущих к месту происшествия полицейских, и мужики, избивавшие еврея, бросились врассыпную в ближайшие подворотни и арки.

Женщина кричала и плакала, пытаясь поднять с земли избитого мужа.

– За что их? – шепотом спросила Михелина.

Сонька приобняла ее, усмехнулась.

– За то, что они другие.

– За то, что шибко умные! – мрачно заметила горничная.

– Умные – это плохо? – удивилась девушка.

– Смотря для кого. Вот для них – плохо. Потому как надо знать свое место!

– Не смей болтать! – резко сказала Слону Сонька. – Пошла отсюда!