Когда вышли во двор, Табба спросила Беловольского:
– А что здесь делает граф Кудеяров?
– Он помогает партии.
– Деньгами?
– Ну не болтовней же! – рассмеялся Беловольский. – Вы с ним знакомы?
– В прошлой жизни.
– Он не узнал вас?
– Видимо, да. Это и к лучшему.
Когда уже подходили к воротам, провожающий приостановил девушку.
– Вы для нас действительно бесценны. Тем более что мы готовим акцию, которая заставит вздрогнуть Россию.
– С моим участием?
– Не думаю. Ваша акция должна случиться в ближайшие два-три месяца и носить она будет предупредительный характер. Главное же мероприятие мы планируем провести к осени, и касаться оно будет едва ли не главного лица страны.
– Государя?
– Нет, царя трогать не будем. Он слишком слаб и ничтожен. Мы возьмем на прицел фигуру более мощную и влиятельную.
– Премьер-министра?
– Это ваши фантазии, но не мои, мадемуазель, – Беловольский с усмешкой поцеловал руку девушки. – Благодарю, до ближайшей встречи.
Пролетка ждала артистку. Она легко встала на ступеньку, махнула Беловольскому, застывшему в улыбке, и извозчик погнал лошадей в сторону города.
Мирон Яковлевич разложил на столе несколько карандашных портретов предполагаемых налетчиков – дамы под кисеей, господина с бородкой, Китайца. Жестом пригласил Гришина подойти.
Тот, взглянув, хмыкнул.
– Колоритная компания… Налет на банки был совершен именно этими особами?
– Налетчиков было несколько. Но лидеров трое: дама под кисеей, господин с бородкой и азиат – то ли китаец, то ли кореец.
– Лицо дама всегда прячет под кисеей?
– Всегда. Это ее фирменный знак. Причем, по рассказам очевидцев, именно она главный персонаж банды. Мужчины всего лишь прикрытие.
– Как думаете, почему она прячет лицо?
– Версии две. Первая – желание создать некий загадочный образ. Робин Гуд под сеточкой.
– В таком случае мужчина также должен был бы придумать какую-либо хреновину на физиономию.
– Логично. Поэтому возникла вторая версия… Мы не исключаем, что лицо сударыни имеет определенный физический дефект.
– То есть она его все-таки прячет?
– Получается что так.
– Любопытно, – Егор Никитич вновь принялся внимательно изучать рисунки. – Какие-либо косвенные подтверждения данной версии существуют?
– Да, существуют. Один из банковских чиновников сообщил, что правый глаз дамы перехвачен широкой черной ленточкой.
– Даже так? – искренне удивился Гришин. – Это уже нечто, – отложил рисунки, опустился на стул. – В картотеке есть криминальные личности с подобным дефектом?
– Таковых, Егор Никитич, нет. Мы предполагаем, что это либо какие-нибудь залетные, либо из политических.
– Политических? – удивился Гришин. – Им-то зачем так рисковать?
– По данным агентуры, эсеры, анархо-коммунисты и прочая революционная дрянь для добывания денег идут на любые преступления, вплоть до сращивания с воровским миром. Поэтому налеты на банки вполне могут быть делом их рук.
– Вы правы, – согласился Егор Никитич. – В моей практике был подобный случай. Помните дело поэта Марка Рокотова?
– Обижаете, Егор Никитич! – развел руками Миронов. – Там еще фигурировал некий поляк, финансировавший «Совесть России».
– Совершенно верно. Казимир Тобольский… Любопытно, какова его судьба?
– Пожизненная каторга. Там и сгниет.
– Лекарю лекарево, а пекарю пекарево, – заключил Гришин, с удовлетворением потер ладони. – Занятное дельце намечается.
– Я бы сказал, заковыристое, – уточнил Мирон Яковлевич. – Мои агенты разбросаны бог знает по каким лункам, и пока никакого улова.
– Вот потому и занятное. Когда все как на ладони, никакого азарта. А здесь есть, за чем погоняться.