Пора было прибегать к беспроигрышному средству.

— Как ты жила все эти годы, Поля? — спросил он задушевно. — Семья князя нормально к тебе относится?

— Нормально.

Мда. Поговорили по душам.

— Мне было пять лет, когда пришлось покинуть Первогорск, — история про несчастное детство никого никогда не оставляла равнодушным. — Знаешь этот старый горский обычай обменных детей? Если по твоей вине погибает чужой ребенок, то ты отдаешь своего. Если же родной ребенок еще не родился, то ты отдашь его после того, как он появится на свет. Или внука. Или племянника. Или брата. Даже князь не может быть выше традиций — особенно князь. Но я был всего лишь маленьким мальчиком, который не понимал, почему вдруг вместо своих родителей приходится называть мамой и папой чужих людей. Моя новая семья… скорбела. Первый год на меня смотрели едва ли не с ненавистью. Нет, они не обижали меня, ничего такого. Просто оплакивали родного сына и никак не могли принять другого. Но старались как могли. Только дети ведь чувствуют, когда их не любят.

— Передай, пожалуйста, воду, — небрежно попросила Поля прямо посреди наполненной печалью паузы.

Даня раздраженно открутил крышку, передал ей термос.

— А ты? — зашел он с другой стороны. — Скучаешь по бабушке?

— Нет, — ответила она сразу.

— Ты боялась ее?

— Просто такое ощущение, что она недалеко ушла. Болтается где-то внутри меня.

— А?

Даня слышал, конечно, истории об одержимости, кто не слышал! Иногда мертвые вселяются в живых, и тогда пиши пропало. Попробуй-ка изгони духа из человека, не навредив.

Но это объяснило бы иммунитет Поли к зову Гиблого перевала.

— Ты… — спросил он, встревоженно кусая губы, — позволишь мне посмотреть на себя?

— Смотри на здоровье, — разрешила она невозмутимо, — только давай попозже. Время поджимает.

— Долго нам еще ехать?

— К ночи доберемся до туристической деревушки. Я посплю пару часов и отправлюсь обратно. Вернусь за тобой через неделю.

— А вдруг я сгину за эту неделю в Костяном ущелье?

— Это ухудшит и без того натянутые отношения между Верхогорьем и Плоскогорьем. Ты бы все-таки постарался выжить, княжич, пожалел бы местных жителей.

Скептически скривив губы, Даня посмотрел на нее, склонив голову.

Да что ты за человек-то такой, Поля-Поленька-Полюшка! Кукла бесчувственная.

Она искоса глянула в его сторону.

— Что это за выражение лица? — спросила с интересом. — Ты сердишься?

Она всего пять лет среди людей, напомнил себе Даня. Она просто не научилась сочувствовать. Да еще и мертвый дух внутри. Чего он вообще ждет от несчастной девчонки?

— Не сержусь, — заверил он ее чуть виновато. — Это лицо человека, который переживает за тебя.

— Правда? Почему?

— Потому что я вроде как должен о тебе заботиться… раз уж вывел тебя из леса.

Он вспомнил, как легко занялось пламя, когда он поджег старый дом с мертвой старухой внутри, и как ему мерещились в этом огромном костре причудливые образы и тени.

Девочка-подросток, укутанная в дряхлые махры, смотрела на пылающую избушку безо всякого сожаления. В пустых синих глазах отражался огонь.

— Я замерз, — пробормотал Даня. — Можешь остановиться на минутку, возьму свитер из багажника.

Она плавно притормозила. Вышла вслед за ним из машины, подошла к самому краю каменистой площадки, любуясь теряющимися в облаках заснеженными вершинами гор.

Даня достал из чемодана два свитера, один накинул на ее плечи.

Поля оглянулась на него. Легко улыбнулась:

— Это ты уже заботишься?

Он не выдержал, засмеялся. Погладил ее по светлым волосам, затянутым в косы. Под левым глазом Поли треугольником разместились три крошечные родинки. На правой щеке почти незаметным крестиком белели старые шрамы.