Еще полчаса – и я увижу Че. В последний раз. Решено: я раскрою ему секрет Ви, выброшу блажь из своей головы и продолжу дальше вечерами сидеть на подоконнике, выдумывать новые жизни вымышленным людям, собирать слова в рифмы и ждать для себя любви. Другой любви. Мне не нужно чужого счастья.

Город за пыльным окном смиренно плавится, истекая зловонным гудроном. Невысокие тонкие каблуки проваливаются в мягкую жижу – асфальт вот-вот разверзнется под ногами и отправит меня прямиком в ад. Спешу к набережной, где жители города расстелили на бетонных плитах покрывала и, игнорируя полуживых милиционеров, в разгар раннего буднего вечера устроили массовый отдых у воды.

В Кошатнике непонятное оживление: девчонки визжат и хихикают, кто-то о чем-то вещает громким сорванным голосом. Я прищуриваюсь, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Сразу узнаю футболку Че со знаком биологической опасности на белом фоне. Кажется, он позирует перед фотокамерой с уже пятидесятой восторженной девчонкой, в то время как ее подруги с нетерпением дожидаются своей очереди в сторонке. А на мраморном ограждении развалился здоровый парень в длинных шортах цвета хаки и громко глумится:

– Да вы че, девки? Он же дятел! Да у него таких знаете сколько? – Здоровяк сдабривает речь отборной площадной бранью, но Че с неизменной улыбкой смотрит в объектив, сохраняя на лице безмятежность.

Завидев меня, Че деликатно отстраняет от себя поклонницу и бегом направляется в мою сторону. У меня же в этот момент отказывают ноги. Он все ближе, а земля уезжает, словно пол карусели, и от паники замирает сердце. Сейчас я упаду прямо в руки Че. Если не очнусь, если срочно не найду выхода… Хватаюсь за черный мраморный шар на перилах и перевожу дух.

– Привет! – Че озирается по сторонам и прячет руки в карманы голубых джинсов. – Многовато посторонних. Надо найти место потише.

От счастья я готова молиться всем богам – Че ничего не заметил.

– Часто тебя достают на улицах, да? – сиплю и, прочистив горло, продолжаю: – А тот, толстый, кто такой?

– Толстого зовут Толстый! – усмехается Че. – Он типа руфер. В прошлом я… делал про них статью. Он невысокого мнения обо мне, как видишь.

Че медленно опускается на лавочку в конце набережной и надолго замолкает, глядя на синюю воду и белые постройки микрорайонов на другом берегу.

– Тем, извини, если оторвала от дел, но я хотела кое-что тебе рассказать… – вырывается из моего рта чужой голос. – Про Вику.

Че напрягается, поднимает на меня зеленые глаза, в которых загорается граничащая с помешательством надежда. Вот я и сделала это. Больно, но чувство, что так будет правильно, придает мне сил.

В пятом классе я нашла на улице полный денег бумажник. Их могло хватить и на кроссовки с огоньками в подошвах, которыми я грезила, и на беременную Барби, и на коробку энергетических батончиков. На хлеб, сосиски и молоко. На квартплату. Но я вернула кошелек потерявшей его тете, за что получила от нее похвалу и шоколадку, и впервые испытала то самое невероятное чувство собственной правоты.

«Так что давай, Че, лети!..»

– Все же есть что-то, чего я не знаю? – спрашивает он, и я в замешательстве сажусь на горячую поверхность скамейки.

– Да! Есть. Вообще-то она сказала перед отъездом, что… – Че пристально смотрит мне в глаза, будто намерен влезть прямо в душу и вывернуть ее в поисках ответа. Дух перехватывает, свет меркнет.

– Она сказала, что расстояние и время, так или иначе, все испортят. Мне кажется, она не права, – это все, на что у меня вдруг находятся совесть и силы, но я тут же спохватываюсь: – Напиши ей! Пожалуйста! Сегодня же напиши!