Пусть путь Табаты, какие бы трудности его не ждали, будет озарен светом. То, что ее в улусе отторгли, не его вина. Табата не выбирал свою судьбу, но духи выбрали его.

Ее путь иной. Тураах еще не видит его ясно, но пройдет достойно.

Ледник прощался далеким перезвоном, подбадривал. Его холодные воды принесли Тураах очищение. Возвращаясь к улусу, она улыбалась.

Над головой мягко прошуршали крылья. Тураах подняла согнутую в локте руку, чтобы нагнавшая ее Серобокая смогла сесть, и вдруг почувствовала на правом запястье непривычную тяжесть.

Да это же подарок Алтааны! Нить впитала в себя воду и заметно отяжелела. Дождавшись, пока Серобокая перепорхнет на плечо, Тураах закатала рукав и нащупала можжевеловую бусину. Зажала между пальцами. Покрутила задумчиво туда-сюда. Потом посмотрела на еще один оберег – над левой ключицей на кафтан были нашиты два маленьких металлических колечка и черное воронье перо. У Тайаха-ойууна на шаманском одеянии великое множество оберегов-накладок, по их звону приближение шамана слышно за несколько десятков шагов. Тураах сделала себе только одну накладку в честь первой, одержанной над Кутаар победы.

И тут ее озарило.

– Серобокая, ты как думаешь, можжевеловая бусина – это оберег? И моя накладка? Обладают ли они защитной силой?

– Кра-р, еще какой!

– Но ведь Алтаана не удаганка! Да и я заклинаний не произносила, нашивая кольца, – удивилась Тураах.

– Кра-р, оберег собирают, чтобы оградить дорогого человека от зла и болезни. Чем крепче желание защитить, тем сильнее амулет. В этом действе работает более дикая и древняя мудрость, чем любое знание шамана, – мудрость сер-рдца.

Звонкий хлопок в ладоши – и Тураах сорвалась с места, заставив ворону неловко вспорхнуть с плеча и возмущенно каркнуть. Теперь у Тураах было важное дело.

Проклятый кузнец! Он что-то чувствует, глаз не спускает с ойууна. Нужно быть осмотрительнее.

Еще и девчонка все набирает силу. Надо же, справилась с Кутаар! Загнала трусливую старуху в самую далекую нору Нижнего мира.

Нужно избавиться от названной дочери Ворона, да так, чтобы даже тень подозрения не упала на него, иначе рухнет тщательно выверенный план. Хорошо бы и ворчливого кузнеца прижать. Но как убить двух зайцев одним ударом?

В душе ойууна, мерившего шагами свою урасу, клокотала черная злоба. Тьма смела все преграды, червь вырвался наружу, и только глубоко-глубоко еще теплился свет, носивший имя Тайах.

Умун не мог выжечь этот теплый комочек, не рискуя потерять человеческий облик, но свет саднил, ранил, мешал сосредоточиться.

Что ж, соперничество с Тураах действительно принесло пользу: Табата жадно бросился в учение, стал серьезнее и сосредоточеннее. Он набирал силу, а то, что эта сила никогда не сравнится с мощью удаганки, только на руку Умуну. Когда придет время, с Табатой будет легче справиться.

Тело старого шамана, направившего все силы на то, чтобы удержать Умуна, быстро дряхлело. Но потерпеть оставалось совсем немного: ближе к осени Табата совершит первый алгыс, войдет в силу, и тогда…

Что, если Табата не справится? Не справится, а обвинят в этом удаганку…

Хищная усмешка исказила лицо шамана.

***

Стояла самая жаркая пора лета. Ребятня плескалась в озере, а затем подставляла усыпанные бисеринками воды спины жарким лучам белоликого солнца. Старики грелись на солнышке, вспоминая молодость. Женщины, утомленные зноем, по вечерам собирались у колодца больше ради разговоров, чем по своим хозяйским хлопотам. Охотники готовились к предстоящему сезону большой охоты. Но все они: дети и старики, женщины и мужчины – обсуждали молодого шамана, которому предстояло произнести свой первый алгыс к Баай Байанаю на исходе лета. Весть об этом событии занимала жителей улуса даже больше, чем с небывалым размахом прошедший Ысыах.