Не то чтобы Морозов не любил ночные полеты… Хотя кто их вообще любит? Голова соображает медленно и увеличивается риск наделать ошибок. Приходится напрягаться больше обычного. К концу полета неизбежно срубает в тревожный, липкий сон, но спать нельзя. Посадка – самый ответственный этап в рейсе. Поднять самолет в воздух может любой дурак, а вот чтобы его посадить, требуется умение.

Предстоял разворотный рейс в Калининград. Храброво не самый легкий аэропорт из-за туманов и дождливого климата. Из дома до Пулкова Андрей добрался без приключений. Санчасть, брифинг, загрузились на самолет. Взлет прошел в штатном режиме, и ничто, как говорится, не предвещало.

С тех пор, как Прибалтика закрыла небо для российских самолетов, расчетное время пути увеличилось. Экипажу это только на руку: дольше полет – выше зарплата. Раньше, пролетая вдоль береговой линии, в ясную погоду можно было рассматривать города балтийских государств. Теперь их путь проходил над нейтральными водами, откуда одинаково плохо видно и Швецию, и Литву.

Эшелон[2] набран, все процедуры выполнены. Только Морозов стал проваливаться в сон, как раздался звонок в дверь.

– На борту неадекват! – встревоженно доложила проводница.

– Дебош изволят учинять? – невозмутимо уточнил Андрей.

– Пассажир бизнеса требует «Просекко», а у нас его нет. Он уже весь самолет разбудил, – пожаловалась молодая, совсем еще малоопытная стюардесса.

– Понял, Леночка. Иди в салон. Будет ему «Просекко» и «Каберне Совиньон» в полицейском участке.

Андрей нажал кнопку и по громкой связи произнес проникновенную речь, суть которой заключалась в том, что в случае нарушения порядка он имеет право в интересах безопасности вернуться в аэропорт вылета. Неустойку придется платить виновнику инцидента.

– Андрей Константинович! Вы волшебник! – просияла явившаяся проводница. Она принесла чай для экипажа.

– Успокоился?

– Спит как младенец. Поначалу тряс фээсбэшной корочкой, но, когда услышал про неустойку, угомонился.

Андрей понимающе кивнул. На борту каждый первый дебошир «служит в ФСБ» и «ты знаешь, кто я такой?!». Обычно граждане распоясываются под воздействием алкоголя, особенно когда среди проводников нет парней, как сегодня.

Физическая форма Морозова позволяла ему унять нарушителей, но выходить в салон пилотам категорически запрещалось.

Ирина

Несколько лет назад

Ирина Алычова поднималась по широкой, как в Эрмитаже, лестнице Университета гражданской авиации, волоча за собой сумку на колесиках. Туда-сюда сновали молодые люди, одетые в курсантскую форму: темно-синие брюки и белую рубашку с двумя лычками на погонах. С присущей молодости прытью они взлетали по лестнице и не менее энергично, порой перескакивая через ступени, спускались с нее. Один курсант подмигнул Ирке, вогнав ее в краску. Она не разглядела, симпатичный парень или нет, засмущалась. Наверняка симпатичный – авиационная форма украшает всех!

Кое-как отыскав в немыслимых лабиринтах вуза приемную комиссию, суетливыми движениями Ира выложила на стол папку с документами: школьный аттестат, медицинскую справку, фотографии.

– Вы ВЛЭК[3] уже прошли? – спросила ее девушка из приемной комиссии.

– Нет еще. Я только сегодня с Березников приехала, – помотала головой Алычова.

– Из! – поправила ее девушка, морщась сквозь огромные, на пол-лица очки, делающие ее похожей на стрекозу.

– Что? – не поняла Ирина.

– Правильно говорить: из Березников.

– А, да… – смущенно согласилась Алычова. Ира и так чувствовала себя не в своей тарелке со своим пермским говорком. Она боялась сказать что-нибудь не то, вот и брякнула от растерянности. Знала же, что правильно «из города», а не «с города». Но когда постоянно слышишь неправильную речь, невольно сама говоришь неправильно, особенно когда волнуешься.