Леня что-то сегодня не звонил. Вчера тоже. Вообще он звонил редко, только когда предлагал встретиться, да и то мог прийти без предупреждения и поскрестись в дверь. Леонид был в общагах свой, и в их шестой корпус вахтер его пропускал.

Ирке хотелось увидеться с Леней и одновременно не хотелось. Она чувствовала себя неудачницей из-за того, что не прошла ВЛЭК, как будто бы изъян здоровья был ее виной. Вообще Алычова считала, что это действительно так. Еще в школьном медпункте, когда перед всем классом Ирина не смогла разглядеть восьмую строчку, она чуть не сгорела со стыда. В толпе девчонок послышались шепотки: все были уверены, что у Алычовой хорошее зрение, а тут… В их классе ближе к окончанию школы очень многие страдали близорукостью и ничего особенного в этом не было, но отличница и перфекционистка Алычова не могла себе простить ни одного изъяна. Дефекты, от которых нельзя избавиться, необходимо тщательно скрывать, вопил ее юношеский максимализм. Ирка потом себя сгрызла за то, что не удосужилась вызубрить оптометрическую таблицу. После она, конечно, ее вызубрила – обе части, но назад не отмотаешь, ее секрет стал известен всем.

На ВЛЭК Алычова бойко оттарабанила все символы, но с окулистом летной медсанчасти этот номер не прошел. После традиционной проверки по таблице врач перешла к тонометрии, а прибор перехитрить невозможно.

Ирина добрела до обшарпанной двери своей общежитской комнаты ближе к вечеру. Остановилась, переводя дух. Ей даже перед Мариной было стыдно за то, что ее срезали на медкомиссии. У Маринки бал по ЕГЭ куда ниже и, может, тоже неидеальное зрение, но она в пилоты не лезет! А она, Ирка, вон куда замахнулась и обломалась. Не по рту каравай. Посмешище какое!

«Хотя соседке по комнате можно сказать, что передумала быть летчиком и решила подавать документы на другой факультет», – озарила Ирину спасительная мысль. Вот только что сказать Лене? Врать возлюбленному не хотелось. Но перед ним Ире тоже было стыдно. «Что за характер! – разозлилась на себя Алычова. – Во всем надо быть совершенной». Другие живут и ни о чем не парятся. Ирка тоже хотела так – ни о чем не париться, но переделать себя не могла. «Ладно, – решила она, – Маринке можно сказать неправду, а с Леней как-нибудь утрясется. Может, он уже в Тверь уехал».

Алычова толкнула дверь – заперто. «Соседки нет», – обрадовалась девушка и, повернув ключ в замке, воодушевленно шагнула в комнату.

То, что предстало перед взором Ирины, повергло ее в шок. На Маринкиной кровати возился раздетый Леня, а под ним лежала Марина.

– О! Привет! – заметила ее соседка по комнате. И как ни в чем не бывало продолжила лежать в том же положении.

На лице Леонида отразилась растерянность.

– Упс! – выдал молодой человек, нацепляя фальшивую улыбку.

Ирка пулей вылетела за дверь.

На Авиагородок спустились живописные сумерки. Алычова брела по извилистой в трещинах дорожке, протоптанной посреди заброшенного поля. Где-то сбоку шумело шоссе, впереди дорожная развязка и промзона. Вокруг ни души – уединение пришлось весьма кстати. Чтобы никто не видел ее отчаяния и лица с пыльными следами слез.

Решено! Никакого другого факультета. Завтра же забрать документы и на вокзал. Нет, от мечты она не откажется. Чтобы из-за какого-то хвостатого пустозвона отступиться от цели?! Ни за что! Первое и основное – восстанавливать зрение. Всеми способами: упражнениями, лекарствами, чем угодно. Есть килограммами морковь, зайцем стать, но своего добиться. Иначе все теряет смысл. В Питер больше ни ногой. В этом красивом северном городе разбилось ее сердце. Чтобы затянулись раны, надо уехать за тысячу километров. На пилота можно выучиться не только в Петербурге. Есть еще Ульяновский институт гражданской авиации, летные училища в Сасово и в Бугуруслане.