Такое без подготовки увидишь — неделя бессонницы обеспечена. Врагов им пугать и пытать лютых недругов.

К тому же это чудо воинственной техники умело летать, не тонуло, и не повреждалось никаким видом человеческого оружия и было почти два имперских метра высотой.

Но это декор.

Собственно, главный смысл этого смертоносного сооружения — лечение и реабилитация раненых и больных гуманоидов, вынужденных выполнять возложенные на них служебные обязанности без отвлечения на лазарет. Скафандр сам решал, когда его снимут, сам оценивал состояние «заключенного» и назначал терапию.

«Лечебная передвижная тюрьма» — как мысленно окрестил его Макар.

Зато в нем можно было не пить и не есть и... все остальное. Система сама устраняла все интимные проблемы больного.

Удобно.

Но страшно. Вдруг не то «решит»?

Совершенно Макару не нравилось, когда за него все решали. Благо, некоторые привилегии у капитана тут все-таки были. Он мог снять маску скафандра, мог отменить расслабляющую терапию или запретить себя медикаментозно укладывать спать.

И вообще, если трезво смотреть на это пугающее устройство, оно было даже удобно. Легкая, но плотная нано-ткань тела скафандра ощущалась, словно вторая кожа, не стесняла движения. Прямо на гало-дисплеи с обратной стороны лица-маски выводились все показания внешних датчиков, что позволяло иметь угол зрения в полные триста шестьдесят пять и слышать лучше, чем даже летучие граи с планеты Гизил.

Этим всем и утешив себя, смирясь с порождением медицины и робототехники, капитан и инспектор Аверин открыл отсек облачения в этого монстра.

Чтоб им всем разом шервей в экипаж.

Вдох, выдох. Обнаженный и беззащитный, он болезненно ощущал бесцеремонное вторжение во все зоны человеческой анатомии. Его трогали, щупали. Что-то куда-то вводили, втыкали, покалывая импульсами тонкой боли.

Весьма неприятно.

Не смертельно. Бренное капитанское тело и так все болело и ныло. Он чувствовал себя тяжко больным и разбитым. Себя было жалко ужасно. Еще и психоз, командир, поздравляю.

Красавец, Аверин.

— Терапия продлится полных семь суток имперского времени! — радостно пропиликал скафандр, отчего-то девчоночьим голосом.

— Мне не нравится это! — Макар возмутился. — Я чувствую себя мужиком, за которым девчонка подглядывает.

— Да, капитан! — с энтузиазмом отозвался Петрович. Травмы максимально серьезные, есть риск необратимых изменений, назначен оптимальный срок пребывания в ЭТО.

Потом, миг помолчав, виновато добавил:

— Это я так его голос настроил, простите. Скучаю по детям.

Создатель, дай Маку терпения! Дай трезвости мысли. Когда искусственный интеллект начинает подобное выдавать, впору начать сомневаться и в собственном здравом уме.

— Гесс к обязанностям приступил? — нужно отвлечь себя от ненужных раздумий.

— Четыре часа назад. Подключить его?

— Как только закончу, — к слову сказать, Аверину становилось полегче. Хорошая вещь — этот скафандр, хоть и вида страшенного. — Петрович, оно во мне долго еще будет копаться?

— Двенадцать минут. Потерпите, инспектор Аверин, — в голосе отчетливо прозвучала ирония. — Уровень энергетического резерва корабля — сорок пять, ядроиды приступили к ремонту щита, доклад бортинженера вас ожидает. Включить его запись?

Вот ведь неугомонный Петрович. В его капитане тут, можно сказать, ковыряются, а он со своим докладами.

— Давай, — Макар милостиво разрешил, ощущая во всем своем теле некую бодрость.

Нет, зря он так костерил их врача, при случае надо будет поблагодарить бывшего одноклассника. Главное — не забыть.

Доклад Яхо радости не принес. Новостей было много, и все как одна отвратительные.