Ее отсутствие Алессандро компенсировало множество вещей, которые, благодаря одной своей красоте, становились ее союзниками: синева декораций, залитых светом, грациозность кошки, повернувшей маленькую мордочку в ответ на движение человека, разожженная печь в глубине кузницы или пекарни, которую он заметил, проходя мимо, пение церковного хора, зачаровывающее прихожан, снег, сдуваемый с горной вершины голубым ветром, идеально бесхитростная улыбка ребенка. На этих наблюдениях, одаривающих его красотой во всех ее проявлениях, он и начал выстраивать свои эстетические принципы. И хотя в систему они сформировались не сразу и особого порядка в них не наблюдалось, он верил, что со временем все сложится в единую картину.

Закончив петь, охотники разочарованно ушли за кулисы. Потом последовало несколько сцен, которые не захватили зрителей, и они ерзали в креслах, напоминая леопардов, нервно кружащих по клетке в зоопарке.

Алессандро наклонился вперед, его взгляд впился в подсвеченный задник. Когда воздух колебал пламя свечей софитов, по лесу пробегали тени.

– Я уже минуту хлопаю тебя по плечу, – услышал он голос Рафи.

Алессандро повернулся, сощурился, вглядываясь в темноту.

– До тебя трудно достучаться, когда ты слушаешь музыку.

– Ты уже поправился? – спросил Алессандро.

– Да. Даже играл в теннис. Можем мы здесь поговорить? – спросил Рафи, словно находился в обычном театре.

– Мы можем устроить дуэль, и никто не заметит, – ответил Алессандро, – но давай лучше выйдем.

Они присели на белую мраморную ступень длинной лестницы, с которой открывался вид на окружающую Болонью сельскую местность, и Алессандро спросил:

– Почему ты не стал сопротивляться?

Рафи уже был на последнем курсе университета и умел развернуть диалог в любое русло.

– Я сопротивлялся. Я боролся изо всех сил, и на мне раны от этой борьбы.

– У них ран нет.

– Это их проблемы.

– Странный способ борьбы.

– Это связано с моими внутренними исканиями.

– Вероятно, связано, – кивнул Алессандро, – вот только не окажись я рядом с револьвером, который украл, разбив витрину, твои искания в этом мире могли и оборваться.

– Это верно, – с гневом подтвердил Рафи.

– Почему же ты не научился давать сдачи?

– Как тебе, наверное, известно, улицы в Венеции – это каналы. Драки там очень короткие, потому что через несколько секунд один из драчунов обычно бултыхается в воде. В юности меня несколько раз сбрасывали в воду с мостов и набережных.

– Послушай, я могу тебе показать, как надо вести себя в рукопашном бою, – заявил Алессандро, который не участвовал ни в одной уличной драке. Он оглядел Рафи. – Ты высокий, но, похоже, не очень сильный. Габариты сами по себе не важны. Тебе надо накачивать мышцы. Чего улыбаешься?

– Видишь ли, силы мне как раз хватает.

– Ох, что-то сомневаюсь, – Алессандро покачал головой.

– Шесть месяцев в году я изучаю юриспруденцию, но другие шесть работаю у отца.

– Нарезая котлеты, Геркулесом не станешь.

– У моего отца нет магазина со стеклянной витриной и прилавком. Он оптовый торговец. Его склад размером с Арсенал, и у него сто пятьдесят работников. По большей части, рубщиков. Поскольку рубка мяса требует навыка, а я учусь на адвоката, никто и не собирался показывать мне, как разрубать туши, поэтому я только таскал и развешивал мясо.

– В каком виде?

– Четвертушками.

– И сколько весит одна четвертушка?

– Сто килограмм и больше. Ты надеваешь синюю куртку с капюшоном. Прежде чем взяться за мясо, накидываешь капюшон, чтобы не испачкать кровью волосы. Снимаешь четвертушку с крюка, взваливаешь на спину и несешь. Если она в трюме океанского корабля, до склада идти минут десять. Потом поднимаешь четвертушку на плечо, крепко держишь и вешаешь на крюк. Мясо могут также складировать на земле. Тогда ты поднимаешь четвертушку и взваливаешь на плечи.