Лисицын передохнул, вытащил из кармана широких серых штанов записную книжку в затертых корочках и, полистав ее, начал выкладывать свои подсчеты прироста «таежной живности» в случае, если Синеозерскую тайгу сделать заповедной.

Максим слушал Лисицына, всматриваясь в его облик. Наверное, охотник многим показался бы человеком примитивным. Но это было не так. Лисицын говорил убежденно, и Максим чувствовал, что все его мысли выстраданы за долгие годы большой и трудной жизни, все он не раз подсчитал, взвесил в часы долгих раздумий. Вспомнился лесообъездчик Чернышев. У того тоже была своя горячая мечта.

– Что же вы, Михаил Семенович, обращались куда-нибудь со своими соображениями? – спросил Максим, когда Лисицын высказал все доказательства до конца.

– Дальше сельсовета и района, Максим Матвеич, не стучался.

– Ну и как?

– Сами видели, – невесело засмеялся Лисицын.

«Что же это Артем-то?» – подумал Максим.

– А теперь я тебе, Максим, доложу. Слушай-ка, – сказала Анастасия Федоровна и, сев напротив мужа, рассказала о встрече с Мареем, о посещении Синего озера, о своих предположениях относительно целебных свойств родников.

– А люди, которые действительно излечивали на Синем озере ревматизм, известны тебе? – спросил Максим.

– Известны! – ответила Анастасия Федоровна.

– Кто они и где они?

– Вот, например, Михаил Семенович Лисицын, – кивнула она на охотника, молча раскуривавшего трубку.

Максим посмотрел на жену, и взгляд его серых глаз был ей дороже всяких слов. «Да, тебя сразу не собьешь! Молодец, вооружайся фактами, без них не победишь!» Так поняла она этот взгляд и знала, что поняла правильно.

– Два года, Максим Матвеич, я сиднем сидел, думал: ну, конец, отходил свое! – заговорил Лисицын. – А потом Уля с Ариной посадили меня в лодку и увезли к Синему озеру. Через месяц в Мареевку своими ногами пришел. В прошлом году праздновали пятнадцатилетие нашего колхоза, так я в клубе всех молодых переплясал.

Лисицын засмеялся, проворно прошелся по крыльцу, притопывая ногами, повертывая ступни туда-сюда.

– Носят! Носят, любезные!.. А все Синее озеро. Без него наш брат, рыбак да плотовщик, давно бы окочурился.

В дверь выглянула Ульяна. Убрав вычищенную рыбу в погреб, она поспешила в дом на помощь матери. В горнице накрыла белой скатертью широкий стол, разместила на нем закуски, посуду, поставила графины с настойками и пошла звать гостей.

Арина Васильевна хлопотала в кути[2]. В печи поспевали на обширных жестяных листах большие пироги с нельмой.

Лисицын взял Максима и Анастасию Федоровну под руки и торжественно повел в дом. Тут он первым делом вызвал Арину Васильевну из кути и представил ее Максиму.

Арина Васильевна вышла сконфуженная, с лицом, запачканным мукой, и с укором поглядела на мужа, затеявшего преждевременное знакомство.

Лисицын засуетился около стола: переставлял посуду, с шутками разливал вино по рюмкам и стаканчикам.

За столом пожалели, что не может сесть вместе со всеми Марей Гордеевич. По настоянию Анастасии Федоровны его привезли к Лисицыным, и он лежал сейчас на кровати, отгороженной тесовой побеленной переборкой.

Когда Лисицын наполнил рюмки, Ульяна, переглянувшись с Анастасией Федоровной, сказала:

– Давайте выпьем за то, чтоб все задуманное исполнилось.

– Это как понять? – спросил ее отец.

– А так, тятя: задумал ты Синеозерскую тайгу заповедной сделать – пусть сбудется. Задумала Анастасия Федоровна курорт открыть – пусть это случится…

– Хорошо, Уля! Хорошо! – закричал Лисицын. – Это ж прямо в самую точку!

Подняла свою рюмку и Анастасия Федоровна. Только Максим продолжал сидеть с опущенной рукой. Все посмотрели на него, как бы говоря: «Ну, что же, ждем!»