Олег Валентинович проходится по кабинету и смотрел на студентов.

— Хорошо, что мы не с третьего курса, да? А то бы сейчас пришлось попотеть. Фиг вспомнишь, что изучали два года назад, — шепчет мне на ухо Алла.

— А я вот знаю, хоть и не с третьего курса. Читала про него немного. Он очень интересный, хоть и противоречивый.

— Кто? Ницше? Ой, Дашка. Вечно ты меня удивляешь. Круто! Молодец!

— Желает кто-нибудь выступить? Прибавлю один балл за смелость, — спрашивает профессор.

Все молчат. Наступает тишина. Никто из тридцать второй группы не хочет выступать.

— Тридцать вторая группа, обращаюсь к вам. Желает ли кто-нибудь выступить с кратким докладом по сегодняшней теме? Самойлов? Курочкина? Кубаш? Не хотите выйти? — повышает голос мужчина и берет со стола журнал.

Снова никого. Владельцы названных фамилий явно не горят желанием отвечать.

— Хорошо, пойдем по журналу. Выступит… Выступит… — затяжная пауза, сделанная специально, явно щекочет всем нервы. — Так, Миронова. Как раз закроешь тройку. Встаём отвечаем.

Справа от меня через пролет как раз и сидит та самая Миронова. Девушка медленно встаёт и растерянно смотрит на него. В нерешительности вертит ручку в руке.

— Я я… я не помню ничего. Это два года назад было! — восклицает она.

— А как вы учили? Вы присутствовали на лекциях?

— Да.

— Хорошо. Тогда отвечаем. Где он родился?

— Во Франции? — неуверенно лепечет она.

— Неправильно. Кто знает? — преподаватель бросает взгляд на нас, так как мы сидим всех ближе.

Я поднимаю руку. Просто по инерции.

— Да, — кивает мне Олег Валентинович.

— В Германии в деревне, — легко отвечаю я.

— Правильно. Следующий вопрос Миронова, — преподаватель вновь смотрит на девушку. — К какой эпохе философов он относился до Сократовской или после Сократовской?

— До… Сократовской, нет, после. Ммм. Нет все же до.

— Ваш ответ, Миронова?

— До Сократовская эпоха.

— Есть возражения?

Я снова тяну высоко руку. Так как чувствую себя в своей тарелке. Отвечать особенно правильно, я очень люблю.

Профессор кивает мне.

— Нет, Ницше относился к после Сократовской эпохе. Он жил после Сократа.

— Может, тогда вы знаете, как он относился к Сократу? Продолжал ли он идеи Сократа или не был его сторонником? — довольный моим ответом спрашивает Олег Валентинович.

— Честно, я знаю лишь то, что в первых трудах он был противником Сократа и не разделял его мнения. А потом, возможно, где-то и сам продолжил его идею.

— Довольно! Как ваша фамилия? — профессор резко пошел к столу и взял журнал нашей группы.

— Серебрякова! — с улыбкой отвечаю.

— Дарья, вам пять. Миронова, пока ставлю минус. Плохо очень плохо. Совершенное незнание материала. Итак, кто ещё желает выступить? Так. А пожалуй ответит нам студент Графов.

Олег Валентинович снова подходит ближе к студентам и, скрестив руки на груди, усмехается.

Графов? Я медленно оборачиваюсь и гляжу на парня. Он поднимается с места и хищно улыбается.

— Итак, Семён, продолжаем. Назови мне его основные мысли, которые помнишь. А также особенности его учения и хотя бы одну книгу.

Я повернулась и, убрав волнистую прядь волос за ухо, стала внимательно слушать, что скажет Семён.

— Хм, мысли как у всех философов о всякой ерунде, о жизни, о смерти, об искусстве. Книга? А черт его знает. Там названия сложные, да и книгами это чтиво не назовешь. Я пробовал читать, но мысль быстро теряется. Такое ощущение, что переверни десять страниц и начни читать, а смысл не изменится, все то же самое, муть какая-то. Особенности. Была у него особенность. Он псих! Вот и все!

Все студенты начинают смеяться, а преподаватель громко хлопает в ладоши. Видимо, этот спектакль он видит не в первый раз.