Вон Завиша, жена сотского Радилы, и Вевея, Мануйлова боярыня, идут сзади и беседуют.

– Ты чего, матушка, вчера поделывала? – спрашивает Завиша, невысокая, с широкими бедрами, раздавшимися после рождения троих детей, но неизменно оживленная и бодрая.

– Блины жарила, – зевая, отвечает Вевея, чье крестильное имя близкие давно уже переделали в Невею. Рослая, тощая, как щепка, с вытянутым лицом, крупным носом и в придачу не имеющая детей, она и правда напоминала бы лихорадку-Невею, если бы не вполне безобидный нрав, в котором самыми большими недостатками были лень и болтливость.

– Куда?

– Не куда, а блины жарила.

– А ты умеешь блины жарить? – не поверила Завиша, прекрасно зная, что Невея по доброй воле за полезное дело не возьмется.

– Я не только умею, я лучше всех блины жарю!

– Я бы не сказала, что лучше всех.

– Если ты себя имеешь в виду, то забудь. А я блины жарю еще с таких вот лет! – Невея показала на девчонку лет тринадцати, глазевшую на разодетых знатных женщин.

– Да ты вообще не умеешь! – Завиша недоверчиво махнула рукой. – Придуриваешься только.

– А вы состязание устройте, – посоветовала им Елисава, обернувшись, а потом с лукавой насмешкой глянула на Эйнара. – Да, кстати, а ты-то почему не бунтуешь и не требуешь больше денег? Я думала, под стяг Ульва теперь встанут все свеи.

– Во-первых, счастье видеть тебя я оцениваю в серебряный эйрир. В день, – уточнил Эйнар, подражая ее мнимо-деловитой манере вести беседу. – А во-вторых… Я всего четыре года как уехал из дому и хорошо помню все то, что там осталось. Я, ты знаешь, не слишком знатного рода, и с конунгами мое родство не ближе Аска и Эмблы…

– Теперь это называется – Адам и Ева! – с умным видом поправил Торлейв, который на самом деле очень смутно представлял себе разницу.

– Богатым моего отца никто не назовет, а сыновей у него семеро. Я – предпоследний, и мать едва отмолила, чтобы нас с младшим братом не унесли в лес[4]. Видела бы меня сейчас моя мать!

Эйнар гордо выпрямился и положил руки на пояс, украшенный рядом серебряных бляшек, означавших неплохое положение в дружине. К счастью, княжья дочь не видела, в какой одежде он ушел из дому наниматься на свой первый торговый корабль, идущий из Смалёнда на Готланд и далее в Новгород. Какие драные башмаки на нем были, какой потрепанный и короткий плащ, каким дрянным перекрученным ремешком он тогда подпоясывался! Теперь же он щеголял в рубахе из тонкой синей шерсти, в плаще с блестящей шелковой отделкой и серебряной застежкой, в хороших башмаках. А еще Эйнар гордился очень дорогим франкским мечом с узорной бронзовой рукоятью – свидетельством удачных походов.

– Вот за это можно купить весь хутор моего отца! – воскликнул Эйнар, показывая серебряное обручье у себя на запястье. – А ведь я ушел из дому, потому что там меня ждали только тяжелая работа и житье впроголодь! У отца было восемь коров, и только один из нас, Стейн, самый старший, мог жениться. Из нас шестерых четверо до сих пор работают на Стейна, а мы с Льотом отправились искать счастья за морями. Через год он погиб в Бретланде, – добавил Эйнар чуть погодя. – А я вот где. – Он развел руками, словно показывая площадь в стольном городе Киеве, где он стоял рядом с красавицей Елисавой, княжьей дочерью, которая внимательно слушала варяга. И правда, его история была похожа на волшебную сказку. – Мне сильно повезло, – продолжал Эйнар. – И было бы глупо жаловаться и воображать себя несчастным! Здесь у меня есть хорошая одежда, теплый дом и обильная еда, заметьте, три раза в день! И я могу разбогатеть еще больше, если буду храбр, а мой вождь – удачлив. Твоему отцу, Эллисив, не повезло с прошлогодним греческим походом, но ведь впереди новое лето.