Денис поднялся и стрельнул сигаретой в окно:

– Не понимаю тебя. Мои пациенты уйдут вместе со мной, а твои – с тобой. Разве не так?

Она покачала головой:

– Наша большая выручка складывается из прибыли клиники. Здесь все врачи самого высокого уровня. Я не желаю, чтобы с завтрашнего дня мы сели на копейки, которые не позволят нам снять приличное жилье.

Он нервно хрустнул пальцами:

– Что же делать?

– Все очень просто, – женщина подалась вперед, и ее зеленые глаза сверкнули: – Нужно отобрать у нее клинику. Только, умоляю, не нужно ее жалеть, – она предостерегающе подняла руку. – Ты сам говорил о большом наследстве. Отец подыщет ей что-нибудь другое.

– Отец вышвырнет меня вон, а тебя следом, – буркнул Денис.

Тамара щелкнула пальцами:

– Если правильно все обставить, мы останемся здесь.

– Как это сделать? – он побледнел от напряжения: неужели эта хитрая бестия нашла выход?

– Прежде чем сообщить тебе о моих задумках, я хочу спросить: ты готов идти до конца? – поинтересовалась женщина, стряхнув пепел на паркет. – Способен ли ты на время стать жестким и беспринципным?

Он опустил голову на ладони и задумался. Справедливо ли это будет по отношению к Вике? Она никогда не делала ему ничего плохого, наоборот, старалась предупредить все его желания. Сегодня на нее обрушилось второе страшное известие, и в этом виноват он.

– Мне нужно подумать, – прошептал Денис.

Тамара встала:

– Окей, не буду тебя торопить. Как говорится, поживем – увидим. – Она взглянула на часы. – Совсем с тобой заболталась. Сейчас придет пациентка. А ты думай, милый.

Летящей походкой женщина вышла из кабинета.

Вернувшись во дворец, Соломония с энергией взялась за лечение. Она три раза в день пила заговоренную воду, мазала ей живот, но ничего не изменилось – женщина оставалась бесплодной.

Евдокия Ивановна, хлопоча, как наседка над цыплятами, каждый день заходила в опочивальню племянницы и, хмурясь, спрашивала:

– Не помогает?

– Нет, тетушка, – на молодую княгиню было жалко смотреть.

Евдокия Ивановна взяла ее за ладони: они были такими белыми, что просвечивала каждая жилка.

– Надо еще раз к Стефаниде сходить. Может, чего присоветует.

Соломония покачала головой:

– Не кончится это добром, тетушка.

Пожилая женщина стукнула клюкой по полу:

– Дождешься, что Василий от тебя избавится. Он, говорят, сейчас митрополита Даниила уламывает, чтобы тот на ваш развод согласился.

Княгиня еще больше побледнела:

– Он сам сказал об этом, тетушка?

Евдокия Ивановна отвернулась, чтобы смахнуть непрошеную слезу:

– Братцу твоему это ведомо. Смотри, придет за тобой однажды повозка монастырская, свезет в какую-нибудь далекую обитель. А ты, любушка моя, к монастырской жизни непривычная, зачахнешь там.

Соломония решительно тряхнула головой:

– Приведи сюда Стефаниду, тетушка. Василий сказывал, на три дня по делам уезжает. Приведи, милая, мочи нет мучиться.

Тетка удалилась, тяжело опираясь на клюку. Молодая княгиня села у окна, вдыхая пряный летний запах, и задумалась.

Откуда ни возьмись, на ясном небе появились темно-серые тучи, нацелились на яркое солнце, а вскоре и вовсе проглотили его. Молодая женщина подумала, что так и в ее жизни – сначала любовь и забота мужа, несшие радость, и светилась она от счастья, как солнышко, а потом, словно тучи, печаль налетела и унесла радость и веселье.

Княгиня взглянула на икону, висевшую у изголовья кровати. Божья Матерь будто понимала ее, почувствовала, но почему-то не могла помочь, лишь глядела большими скорбными глазами.

Соломония хотела перекреститься, но не успела: Евдокия Ивановна ввела Стефаниду.