– Я не хочу увольняться.

Прозвучало тихо и очень жалко. Вся спесь Евы Браун растворилась в ледяном голосе ее хозяина. И сейчас она напоминала поджавшую хвост собачонку.

– Вот и славно. Купите вазы. И больше не звоните по этому номеру по таким пустякам, или мне самому придется попросить вас уйти на пенсию. И…пусть Марина делает все, что захочет, в рамках разумного.

Развернувшись на каблуках, она выскочила из кабинета, а я водрузила трехлитровую банку обратно на стол и открыла форточку, впуская теплый октябрьский воздух. Внутри меня бушевал адреналин, взорвалось какое-то безумие. Просто от того, что ОН назвал меня Мариной… Знал мое имя. И оно прозвучало его голосом как-то невероятно необычно, как-то невероятно прекрасно. Меня ведь никто не называл Марина. Маруська, Мэри, Марьяшка. Да как угодно, только не Марина. И…он за меня заступился. Впервые за меня заступились.

Вазы привезли примерно через час. Все одинаковые – белого цвета. Я бы выбрала совсем другие, но…лучше так, чем банки. Виолетта совершенно исчезла с горизонта. Теперь меня не гнали на обед по строго определенному времени, и я сама пришла на кухню и пообедала тем, чем мне захотелось.

Не знаю почему, но меня снова и снова влекло к кабинету Айсберга. Точнее, я знала почему. Мне хотелось узнать о нем хотя бы что-то. Даже они не называли его по имени. А я хотела знать, как его зовут.

К вечеру я вернулась туда снова. На улице разбушевался ливень. Монотонный, осенний с одинаковым шумом стекающей воды с пожелтевшей листвы, ударами по крыше и ровными потеками на стеклах. Когда-то мама говорила, что если дождь косой, то он ненадолго, а если прямой, то будет лить сутками, особенно если на лужах есть пузыри.

Во дворе зажглись фонари, охрана протащилась под окнами в своем очередном рейде вокруг дома. В плащах с фонариками и рациями они прошлись черной стайкой, как Ночной дозор, и исчезли в мокром тумане. Кого и от кого охраняют – загадка. Потом я польстила себе, что они охраняют меня, и стало приятно.

Я залезла на большое кожаное кресло и покрутилась в нем несколько раз вокруг своей оси, пока не затошнило, как на карусели, тогда я начала крутиться в обратную сторону. Потом не смогла преодолеть любопытство и отодвинула первый ящик стола. Нашла там конверты, шариковые ручки, какие-то бумажки. Во втором – несколько толстых папок, а самый нижний оказался заперт на ключ. Вспомнила, что отчим хранил ключи от ящиков на полке с книгами. До полки я не доставала, подтащила к ней стул, влезла на него и покопалась в книгах, за ними, но ничего не нашла. Но сами книги привлекли внимание. Старые переплеты многотомников классики. Одинаковые с серебристым и золотистым теснением, завитушками на выбитых буквах. Одна из книг чуть выдавалась вперед, как будто ее недавно второпях поставили. Я вытащила ее и посмотрела на обложку «Теодор Драйзер. Финансист». Книга старая, пахнет временем, пахнет застоявшейся бумагой. Мне нравился запах книг. Они словно хранили в себе аромат времени. Как будто впитали его в себя с каждым днем, годом и десятилетием.

Я открыла ее, пролистала и…с удивлением обнаружила маленький ключик. Скорее всего, от того самого последнего ящика.

Спрыгнула со стула, подбежала к столу и с детским восторгом открыла замок. Там лежал фотоальбом в темно-бордовой бархатной обложке. Я достала его, водрузила на стол и с трепетом открыла первую страницу.

На ней маленький ребенок сидит верхом на лошадке, и внизу подписано «Пете три года». Что-то неприятно кольнуло внутри… Вначале подумала, что это сын Айсберга. Похож немного, но смутило, что фото черно-белое и совсем не новое. Потом мальчик с глобусом «Петру семь лет», волосы совсем светлые, улыбка такая лучезарная, на щеке ямочка, затем парень с велосипедом, накачанным телом, сильными руками и длинноватыми русыми волосами «Петру тринадцать лет», фото уже цветное, и видно ярко-синие глаза мальчика, и черты лица заставляют сердце биться быстрее. Перевернула еще страницу и вздрогнула, увидев Айсберга в военной форме, без бороды с такими же синими глазами, светлыми волосами, свисающими челкой на лоб, уже знакомой ухмылкой, и подпись красивым каллиграфическим почерком явно женской рукой: «Пётр. Двадцать два года. Скоро дембель». На следующей фотографии он с девушкой, но я не успела рассмотреть.