Один… Два… Три… Вдох… Выдох… ПОШЕЛ!

Я перешагнул порог…

Нельзя сказать, что мне это далось легко. В смысле, не то, что я долго решался и сомневался, нет. Трудно было войти в темноту. Я не мог в нее проникнуть. Она не хотела и не могла принять новое для нее тело.

Лишь коснувшись ее границы, я всей сущностью почувствовал, как тьма отторгает меня. Я навалился на нее всем телом и лишь тогда она нехотя, с натугой, упорно сопротивляясь, начала пропускать меня. Ощущение было такое, словно я пытался проникнуть внутрь большого мыльного пузыря с очень толстой границей. Но, в конце концов, я смог пробраться внутрь.

Первым желанием было нажать выключатель и разогнать светом хозяйничающий здесь мрак, но я вовремя спохватился, отдернув руку, словно обжегся, от белой кнопки.

Я глубоко вздохнул. Мне представилось, как черная, вязкая, тягучая масса проникает в мои легкие, через них впитывается в кровь и разносится по всему организму, заполняя собой мое тело. Еще пару глубоких вдохов и выдохов – и тьма заполонила меня всего без остатка. Теперь она во мне. Теперь темнота – это я.

«Какой смысл в смерти, если я не могу ей управлять? Разве может смерть хоть кому-нибудь принести пользу? Ведь тогда теряется всякий смысл…»

Ощущение внутренней пустоты жгло ледяной водой. Будто я – комната, где все стоит на своих местах: есть и диван, и стол с компьютером, и книжные полки забиты до отказа, и даже красивая картина на стене, но… Вот один угол пустует. ЧТО-ТО в нем должно стоять, обязательно должно. И, может, это ЧТО-ТО – совсем ненужное и незначительное, не этого ЧЕГО-ТО просто не хватает. Кажется, лишь стóит понять, что же ЭТО такое, и комната приобретет смысл и завершенность. Поставишь, например, в этот пустой угол вазу… Может быть, крышку гроба… Может быть, огромный динамик… Или что там вообще должно стоять?.. И все становится целостным.

Но главный вопрос остается – что я должен понять? Кап-кап-кап… Слышится стук капель по подоконнику несуществующего окна. Что же я должен понять? Чем должен заполнить пустой угол внутри меня?

Я пробрался сквозь тьму к несуществующему окну.

Это прекрасно… Огни ночного города… Дождь… Мое бесстрашие – все это сплетается воедино, превращаясь из разрозненных кусочков в картину великого мастера.

Стоя в темноте, глядя в дырявый от огней мрак, я вдруг нашел смысл в своем самоубийстве, я вдруг понял, почему я решился на это. Ведь всю свою жизнь длиной в четверть века я был лишен всего этого – этих окон, этих фонарей, этих улиц, облеченных, разодетых в ночь. Боже милостивый! Как можно было так долго жить без этого? Как?!

Все эти долгие, бесконечно длинные года я был пуст наполовину. Внутри было много света, цветов и ярких красок, но не было темноты, мрака, черной ночи. А ведь это все равно, что жить, используя только очищенную воду – вроде и вода, вроде и чистая, без солей, «загрязняющих» идеальную жидкость, но человек начнет разрушаться, гнить изнутри, лишенный «плохого».

Теперь понятно, что за ощущение я испытывал, когда ночь заполняла отведенное ей место, законное место внутри меня. Ощущение, что я – это я. Ни добрый, ни злой. Ни черный, ни белый, и даже не серый, а я сам такой, как есть…

Я смотрел сквозь искаженное дождинками стекло на два разных мира, как внутрь себя.

Почему-то вспомнилась музыка из фильма «Тони Такитани». Помню, именно под нее я чаще всего ждал прихода зверя. Знаю, почему… Эта музыка написана ночью и для ночи. Когда играет мелодия, можно представить, как к Рюичи Скакамото пришла муза через черный ход, вся в черных одеждах и подкинула в его «Solitude» темноты…