В следующий момент мне заламывают руки и силой принуждают встать на колени. Из последних сил бросаюсь в бок, отчего моя рубашка рвется по шву.

— Тише-тише, кошечка, — похлопывая меня ладонью по лицу, произносит Хмурый, глядя на меня сверху вниз. — Сделаешь, дяде приятно? И только попробуй укусить, — грозит пальцем, — жалко будет выбить твои зубки.

Крепко сжимаю зубы, готовая бороться до последнего вздоха, но только не делать всякие гнусности.

— Открой рот, — надавливая на щеки и приспуская свои штаны, требовательно кидает.

Хмурый еще сильнее надавливает на мои щеки, отчего я протестующе мычу, пытаясь вырваться из цепкой хватки.

— Ах ты, дрянь! — взбешенно рявкает, после чего дает мне хлесткую помещичину.

Он снова замахивается, и я зажмуриваюсь, ожидая удара, но он почему-то не следует.

— Остынь, Хмурый. Для тебя эта птичка слишком хороша, — раздается где-то рядом ленивый голос, почему-то кажущийся мне знакомым.

Повисает напряженное молчание, а потом Хмурый язвительно бросает:

— И для кого же она тогда? Не для тебя случайно?

В ответ он получает дерзкое:

— А может, и для меня.

Сглотнув ком в горле, распахиваю веки и, клянусь богом, если бы я уже не стояла на коленях, то непременно бы на них рухнула.

Не может быть…

Знакомый молодой мужчина на меня не смотрит. Он буравит своими серыми, точно сталь глазами Хмурого. Подавляет, заявляет права. На меня.

— Да что ты? — не спешит согласиться Хмурый. — Не много ли на себя берешь, Баха?

— Столько, сколько считаю нужным, — твердо чеканит, бросает на меня безразличный взгляд и хмыкает.

Узнал? Нет? В его лице я не вижу ни капли узнавания. Впрочем, должно быть, я сейчас так жутко выгляжу, что меня и родная мать не признает.

— Ладно, — на удивление быстро отступает Хмурый, после чего заявляет: — после того как мы с ней закончим — заберешь. Если, конечно, от твоей птички что-то останется.

Тревожно смотрю на мужчину. Он же не оставит меня на растерзание этим сволочам, правда? С другой стороны, с чего бы ему заступаться за меня? Мы не друзья. Едва ли знакомы. К тому же, он преступник. Преступник, который слишком хорошо целуется…

Черт! И зачем я это опять вспомнила?

— Сейчас, — тоном не терпящим возражений отрезает, а затем мертвой хваткой впивается пальцами в мое плечо и рывком поднимает на ноги.

— Да кем ты себя возомнил? — бешено орет Хмурый, кидаясь на моего неожиданного защитника.

Мужчина отталкивает меня к стене, ловко уворачивается от кулака и наносит несколько четких ударов по Хмурому. В переносицу, челюсть и живот. Тот мешком падает на пол, и Баха наносит удары до тех пор, пока Хмурый не теряет сознание.

Остальные в драку не вмешиваются.

Закончив, он обводит холодным взглядом толпу и интересуется:

— У кого-то еще есть вопросы?

Ответом ему стает гробовая тишина.

Черт побери, кто этот парень?

Кинув на меня мрачный взгляд, Баха дергает меня за руку, разворачивает в сторону выхода и толкает в спину, отдавая приказ:

— Иди вперед.

На ватных ногах добираюсь до лестницы и поднимаюсь наверх. Я смутно помню по каким коридорам добежала до лестницы, но если я попытаюсь… То смогу найти выход, выбежать во двор и при большой удаче добраться до безопасного участка. И, словно подслушав мои мысли, Баха отрезает:

— Даже не думай. Ты не выберешься отсюда. Здесь повсюду ходят такие как Хмурый, выйдешь во двор — есть вероятность получить пулю в лоб. Ты слышишь перестрелку?

И действительно, только сейчас осознаю, что за стенами здания звучат выстрелы.

— Я журналист…

— Я помню, — коротко усмехается.

— Я имею в виду, что в меня стрелять не будут. Меня пропустят, — не очень-то уверенно звучит мой голос.