Поверь, так уж ведется в этом мире».
ЛОРЕНЦО ПИНЬОТТИ
Взбитые сливки
В большой фарфоровой чашке
Были чистые свежие сливки,
И француз-кондитер
Быстро-быстро
Взбивал их тоненькой ложкой.
От этой встряски
Стонала, вспухала, вставала влага
Белой сияющей пеной,
Всходя все выше и выше
Легко и мягко,
Все шире и шире за край сосуда,
И уже казалась
Белым сугробом густого снега.
А при этом были случайно
Три достойные мужа:
Физик, метафизик и важный теолог.
Сдвинув брови, они смотрели
На этот труд. Чему же они дивились?
Не сладкий ли запах кухни
Повергал в недоуменье три науки?
Нет: пред ними
Совершался химический опыт.
«Смотрите! – говорил метафизик, —
В этом прекрасном труде мы видим
Образ творящего духа:
Идея, сталкиваясь с идеей,
Возбуждается, обе рождают третью,
И снова, и снова, и постепенно,
Словно пенистая влага
Под руками кондитера, вырастает масса
Взаимосвязанных мыслей, и так выходит
Наподобие крема —
Новая философская система».
Физик, напротив,
Любовался, как самая малость
Материи становится огромным
Объемом, а это значит,
Что назло всем чувствам
Мир – ничто, материи в нем почти и нету,
А вся природа
Подобна воздушно взбитым сливкам.
Глубокомысленный же теолог,
Отведав сливок, удостоверил:
Плотности в них так мало,
Что не ешь, а только кажется, как будто
Ешь. Эта пища – словно нарочно
Чтобы обмануть нечистого духа,
Когда он во время поста примечает,
Как лакомки над чашкой шевелят челюстями,
И злорадно бросает
На адские весы это их прегрешенье,
А вес его мал, и дьявол растерян,
И богословы смеются ему в морду.
Но вдруг из гущи сливок
Раздался голос —
Не знаю уж, явление ли природы
Или шутка презрительного домового:
«Загляните в чашку:
Веса там мало, а ветра много:
Вот истинный образ
Всего, что бесполезно и праздно
В вашем человеческом знанье».
ТОМАС ДЕ ИРИАРТЕ И ОРОПЕСА
Медведь, обезьяна и свинья
Медведь, с которым приезжий
Зарабатывал на жизнь,
Как-то шел на задних лапах
В недовыученном танце,
Представляя человека,
И спросил мартышку: «Как?»
Мартышка была толкова
И сказала: «Никуда!»
Медведь молвил: «Ты, мартышка,
По-моему, неправа:
Разве я хожу не прямо?
Разве видом не хорош?»
Свинья, видя эту ссору,
Крикнула медведю: «Браво!
Молодец! Лучших танцоров
В мире не было и нет!»
Медведь, такое услышав,
Задумался, помолчал,
А потом, убавив важность,
Сказал такие слова:
«Когда меня обругала
Мартышка, я ей не верил;
Но уж если свинья хвалит,
Значит, впрямь пришла беда!»
Пусть каждый гордец-писатель
Эту истину запомнит:
«Бранит умный – дело плохо,
Хвалит глупый – вовсе дрянь!»
ХРИСТИАН ФЮРХТЕГОТТ ГЕЛЛЕРТ
Умирающий отец
Два сына были у отца:
Кристоф был умный, а Георг был глупый.
Подходит смерть; и, лежа на одре,
Глядит отец с тревогой на Кристофа:
«Ах, сын! меня терзает мысль, —
Вот я умру – и что с тобою, умным, будет?
Послушай: у меня в шкапу
Стоит ларец, в нем дорогие камни,
Они – твои: возьми их, сын,
И только не делися с братом».
Сын испугался: «Как же так?
Ведь если мне достанется так много,
То чем же будет жить мой брат?» —
«Брат? – оборвал его отец, —
Не беспокойся о Георге:
Кто глуп, тот глупостью как раз и будет счастлив».
ФРИДРИХ ФОН ХАГЕДОРН
Медвежья шкура
Два молодца, от юных лет
Привыкшие в гасконских землях
Всех вперебой честить направо и налево,
Покинули, польстившись на скитанья,
Свою певучую страну.
Охоты у них было больше, чем таланта,
И вот упрямство и нужда
В надежде выправить дела
Их довели до самой Польши.
Ни денег больше нет у бывших удальцов,
Ни песен, ни отваги;
Из милости их приютил один корчмарь
В надежде будущей поживы.
Они ему сказали: «В вашей чаще