– Я крест хочу, – проговорил Лёшка.

– Эна оно чего! Ну, ну, жди ты этого самого креста. Может, тебе, как особо важной персоне, и дадут. Только вот я третий год на войне, да всё ни при крестах, ни при медалях.

– Так вы же, дядя Аким, при кухне.

Пятихатка обиделся.

– Дура, – сказал он и задрал край рубахи.

Лёшка увидел красный рубец, перехвативший солдатский бок. Мальчик поморщился и отвернулся.

– Нет, – проговорил солдат, – смотри. Знай, что на войне всюду пекло. – И опять повторил: – Дура.

Каждый день мальчик запрягал мерина, и они с дядей Акимом ехали к передовой, почти к самым окопам, кормить солдат. Собирались солдаты, начинались шутки.

– Генерал, генерал приехал! Аккурат для войны у тебя самое подходящее орудие, – смеялись солдаты над Лёшкиной кухней.

– Хватит! – обрывал балагуров Пятихатка. – Чего привязались? Получил кашу – и будь здоров. Давай следующий.

Прошло несколько дней, и солдаты привыкли к Лёшке. Смотрят на мальчика – родную деревню, дом вспоминают. Теперь уже мало кто смеялся над Лёшкой, а, наоборот, каждый норовил сказать доброе. И лишь один длиннющий солдат, по фамилии Ломов, поглядывал на мальчика косо, чуть что – гнал с передовой и всё говорил о том, что Лёшку надо немедленно отправить с фронта.

– Чего он? – спросил кашевара Лёшка.

– А что? Правду говорит Ломов. Ты бы и впрямь подумал о доме, – отвечал Пятихатка.

Однако возвращаться Лёшка не собирался. Вечером мальчик ложился на спину и смотрел в высокое звездное небо. И представлялся ему тот день, когда он совершит свой первый подвиг и заработает Георгиевский крест. Утром Лёшка вставал и с еще большим усердием начинал крутиться около кухни.

– Старайся, старайся, – говорил Пятихатка. – Может, и впрямь дадут винтовку, может, и взаправду заработаешь крест.

Мысль о кресте не давала Лёшке покоя. «Легче всего, – рассуждал мальчик, – за спасение русского офицера».

И вот Лёшка стал выбирать себе офицера. Делал умно. Высмотрел поручика Иголкина, командира второй роты. Он и на передовой чаще бывает и весом мал – в случае чего, тащить легче. Стал Лёшка, словно тень, всюду ходить за Иголкиным.

– Ты что это? – как-то спросил поручик у мальчика.

– Я вас с поля боя хочу вынести.

– Как – вынести? – не понял Иголкин.

– Ну, вас ранят, я вас и вынесу.

Поручик с удивлением посмотрел на Лёшку. Усмехнулся. А вечером рассказал другим офицерам, и те тоже смеялись. Больше всех хохотал штабс-капитан Дулин.

Рассказы про Лёшкину выдумку дошли и до полковника Громолысова. «Молодец!» – похвалил командир полка, вызвал адьютанта Леща и сказал:

– Ну, каково?! Что я вам говорил?

И надо же? Поручик Иголкин действительно угодил под пулю. Лёшка вначале даже не понял. Смотрит – Иголкин упал. Мальчик бросился к офицеру. Подхватил, поволок. Выбежали солдаты, подняли поручика, а он мертв.

Гибель Иголкина напугала Лёшку. Несколько дней он не решался подходить к передовой. А потом успокоился – и опять за свое: выбрал нового офицера. На сей раз штабс-капитана Дулина. Теперь Дулин уже не смеялся, а, увидев Лёшку, гнал от себя.

– Струхнул, – язвили над штабс-капитаном приятели.

Тогда Дулин пошел к командиру полка.

– Ну что вы, – успокаивал Громолысов. – История с Иголкиным – это случайность. При чем тут мальчик? Это даже похвально, это пример для других солдат.

Дулин ушел ни с чем. А через день штабс-капитана убило.

Теперь уже все офицеры стали бояться Лёшки. «Он заколдованный», – говорили. И едва мальчик за кем-нибудь привяжется – тут же его отгоняли.

Тогда Лёшка решил ходить за самим командиром полка. Выехал однажды Громолысов на передовую, смотрит – а рядом с ним мальчик. Вспомнил полковник про Иголкина, про Дулина, и стало ему как-то не по себе.