– Я просто подумала…

Перетти улыбнулся. Амелия Сакс была красивой женщиной, и ее прежняя работа по охране фотомоделей на Медисон-авеню добавила ей шарма. Поэтому он решил простить ее.

– Патрульный офицер… – он взглянул на пластинку с ее именем, прикрепленную к бронежилету, – Сакс, полагаю, этот урок не пройдет для вас даром. Работа на месте преступления не должна нарушать общей гармонии. Конечно, было бы прекрасно после каждого убийства ограждать полгорода и задерживать миллиона три подозреваемых. Но это, конечно, невозможно. Поэтому постарайтесь находить впредь более конструктивные решения.

– Дело в том, сэр, – уже более решительно заметила Амелия, – что меня сегодня переводят с патрульной службы. Ровно в полдень.

Перетти кивнул и весело улыбнулся:

– Тогда сказанного мной вполне достаточно. Тем не менее укажите в отчете, что остановка поезда и перекрытие движения по улицам полностью были вашей инициативой.

– Да, сэр. Не возражаю, потому что так оно и было.

Он что-то порывисто записал в черный блокнот.

Когда же это кончится?..

– А теперь уберите эти мусорные баки и займитесь регулировкой движения. Все ясно?

Не отвечая ни слова, Сакс повернулась и направилась к улице, где начала неторопливо разбирать возведенную ею преграду. Каждый проезжавший мимо водитель считал своим долгом обругать ее последними словами. Сакс посмотрела на часы.

Оставалось ровно шестьдесят минут.

Ну, с этим еще можно смириться.

С тугим хлопаньем крыльев сокол-сапсан уселся на карниз. Утренний воздух был чист и прозрачен, что предвещало жаркий день.

– А вот и ты, – прошептал мужчина и склонил голову, прислушиваясь к звонку, прозвучавшему у входной двери. – Это он? – крикнул мужчина в направлении лестницы.

Не дождавшись ответа, Линкольн Райм вновь посмотрел в окно. Голова сокола рывком повернулась в его сторону. У птицы это движение никогда не получалось плавным. Райм обратил внимание, что ее когти испачканы кровью. С черного крючковатого клюва свисал кусок желтоватой плоти. Сокол вытянул короткую шею в сторону гнезда – движением, больше напоминавшим змеиное, нежели птичье, – и уронил кусок мяса в распахнутый клювик голубоватого пушистого птенца. «Я смотрю на единственного хищника в этом городе, – думал Райм, – которому нечего и некого бояться, кроме Господа Бога».

Он услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице.

– Это был он? – спросил мужчина Тома.

– Нет, – коротко ответил молодой человек.

– А кто тогда? Ведь был звонок, не так ли?

Том повернулся к окну:

– Птица вернулась. Посмотрите, карниз испачкан кровью. Вам видно отсюда?

На фоне неба появилась голова сокола-самки, перья которой отливали металлическим блеском. Том подошел к окну.

– Они постоянно вместе. Они что, образуют пары на всю жизнь, как и гуси?

Линкольн посмотрел на молодого человека, который, согнувшись, разглядывал гнездо сквозь грязное забрызганное стекло.

– Так кто это был? – повторил свой вопрос Райм.

Молодой человек тянул с ответом, и Линкольна это раздражало.

– Посетитель.

– Посетитель? Ну-ну, – хмыкнул Райм.

Он попытался вспомнить, когда к нему приходили последний раз. Месяца три назад? Кто же это был? Кажется, корреспондент или какой-то дальний родственник. Ах да! Питер Тейлор – специалист по болезням позвоночника. Да, несколько раз заходила Блэйн, но ее никак нельзя причислить к разряду посетителей.

– Наверное, им холодно, – заметил Том и попытался открыть окно. Молодость всегда принимает скоропалительные решения.

– Не надо его открывать, – остановил помощника Райм. – И черт возьми, скажи наконец, кто пришел.