– Итак, у вас была травма позвоночника.

– Точнее, четвертого позвонка.

– Понятно.

Четвертый позвонок – это своего рода пограничная зона. Если травма получена выше четвертого позвонка, то смерть, как правило, неминуема. Если поражение располагается ниже, то по крайней мере верхние конечности сохраняют полную подвижность. Межреберная мышечная ткань и брюшной пресс почти атрофировались, и Райм дышал только диафрагмой. Он мог двигать головой, шеей и немного плечами. Единственной удачей можно считать то, что рухнувшая дубовая балка не затронула одну цепь передачи нейронов мозга, поэтому безымянный палец левой руки еще был способен двигаться.

Райм пожалел доктора и не стал ему рассказывать обо всех ужасах своей жизни в первый год после несчастного случая: целый месяц с черепной тягой, когда щипцами через отверстия в голове ему вытягивали позвоночник. Затем в течение трех месяцев ему пришлось смиряться с приспособлением под названием «гало» – пластиковым нагрудником и стальными подпорками у головы, – для того чтобы поддерживать шею в постоянной неподвижности. А для того чтобы вентиляция легких не нарушалась, он был вынужден пользоваться специальным грудобрюшным стимулятором нервной системы. Не стал Линкольн распространяться и о бесконечных катетерах, повторных операциях, непроходимости кишечника, язвах, вызванных стрессом, гипотонии, замедленном сердцебиении, пролежнях, локтевых незаживающих язвах, склерозе и дистрофии мышц, которая угрожала неподвижностью его единственному работающему пальцу. И наконец, о фантомных болях, напоминающих страдания от ожогов и переломов в конечностях, которые после несчастного случая вообще потеряли всякую чувствительность…

Однако он упомянул о самом последнем неудобстве, которым одарила его неподвижность, произнеся всего два слова:

– Автономная дисрефлексия.

Это означало, что вот уже некоторое время Райма начали беспокоить учащенное сердцебиение, перепады кровяного давления и изнуряющие головные боли. Причем они могли начинаться по массе причин – например, от самого обычного запора. И прекратить их нельзя было никаким другим способом, кроме как искоренить саму причину, то есть постоянное состояние стресса.

Доктор Питер Тейлор, наблюдавший Райма, был немало обеспокоен повторяющимися приступами депрессии у своего пациента. Он подробно проинструктировал Тома, что нужно делать в подобных случаях до приезда врача, и рекомендовал даже поместить свой домашний номер в телефонную память. Тейлор предупредил Тома, что сильный приступ может вызвать инсульт.

Бергер молча выслушал эту исповедь. По его лицу было видно, что он испытывает самое искреннее сочувствие к страданиям несчастного. Немного помолчав, доктор наконец заговорил:

– Прежде чем стать тем, кем я являюсь сейчас, я специализировался в области гериатрической ортопедии. В основном это касалось тазобедренных суставов, так что честно признаюсь вам, что я неважно разбираюсь в неврологии. Каковы ваши шансы на выздоровление?

– Никаких. Я останусь в таком состоянии до конца своих дней, – тут же ответил Райм и сразу пожалел, что поторопился. – Надеюсь, вы хорошо представляете себе мои проблемы, доктор.

– Думаю, да. Тем не менее мне хотелось бы все услышать от вас.

Райм вздохнул, потом качнул головой, чтобы убрать со лба непослушную прядь волос, и твердо произнес:

– Каждый человек имеет право убить себя.

– Не могу с вами согласиться, – покачал головой Бергер. – Вы можете иметь силы, чтобы покончить с собой, но только не право делать это. И в этом существенное различие.