– Не стоило мне звонить.

– Я дала слово. Пообещала устранить Брайда и вернуть тебе брата. Я не сдержала обещания. И сейчас это все, чем я могу помочь.

Он пристально изучал ее взглядом, а затем цокнул языком. Характерный, особый жест. Звук принятого решения. Диклан достал из кармана пиджака визитку и записал на ней два номера телефона и адрес.

– Не хочу чувствовать, что остался в долгу.

Фарух-Лейн взяла карточку.

– Должна ли я поблагодарить?

– Думаю, это поможет тебе найти ответы на некоторые вопросы.

Кармен понятия не имела, какие ответы, по мнению Линча, ее интересуют, но произнесла:

– Что ж, тогда спасибо.

Парень слегка покачал головой.

– Все по справедливости. Теперь мы снова квиты.

– Как шпионы на мосту, – пробормотала Фарух-Лейн.

– Нет, как единственные здравомыслящие в этой ситуации люди, – поправил ее Диклан. Он по-прежнему казался энергичным и собранным, однако в его манере держаться появилась некоторая тревожность; он размышлял над тем, что она написала в поздравительной открытке. Волнение на краткий миг стерло годы с его лица, и на долю секунды он стал невероятно похож на своего брата Ронана.

Точнее, на Ронана, каким она видела его в последний раз. Не теперь. Фарух-Лейн завершила встречу рукопожатием.

– Удачи, мистер Линч.

– Удача, – с горечью произнес Диклан, – единственное, что мне точно не светит.

Ронану Линчу снилось Кружево.

Он двигался в нем. Парил сквозь него.

Ветви смыкались над его головой.

Тени сливались под ним.

Свет, переливающийся в океане, сеть тонких линий на поверхности, все сплелось и спуталось, образуя причудливые узоры.

Эй, я тебя знаю, – подумал он.

Я тоже тебя знаю, – ответило Кружево.

А потом сон исчез, и он оказался в море пустоты. В мире, где не существовало ничего, по крайней мере, ничего, что могли бы уловить органы чувств.

Вскоре в темном море появилась движущаяся яркая фигура. Сложно сказать, двигался ли он к ней или она к нему, но как только объект приблизился, он обнаружил, что это скопление сияющих потоков, волнистых, как морские водоросли.

Они были прекрасны.

Ему захотелось подобраться ближе, и, в конце концов, у него получилось. Дрейфуя, он влетел в ближайшее переплетение сияющих струй. Стоило только их коснуться, и его захлестнули удивительные образы. Он оказывался в самых невероятных местах: в особняках с высокими потолками; на кладбищах, утопающих в зелени; на затонувшем в океане корабле; в сумрачных каютах с рядами коек; в темных тесных сейфах; в сияющих прозрачных водах озер; в музеях по ночам; в спальнях, освещенных солнцем.

Он старался задержаться на каждом месте как можно дольше, жадно впитывая окружающую обстановку, но его неизменно оттягивало обратно в море пустоты.

В какой-то момент он понял, что все эти места реальны.

Но не для него. Они настоящие для тех, кто в них обитал. Для их жителей. Для людей.

Их он тоже счел прекрасными.

Казалось, людей к нему тянуло. Они не сводили с него глаз. Склонялись к нему так близко, что он мог разглядеть слезы, повисшие на ресницах, или услышать прерывистые вздохи. Его бережно держали в ладони. Целомудренно касались губами. Благодарно прижимались щекой. Чье-то сердце билось рядом с его сердцем. Его разглядывали, обнимали, носили, обменивали, вешали на шеи и запястья, надевали, клали в ящики, прятали в коробки, роняли в растекающиеся лужи еще теплой крови, дарили, крали, его хотели, желали, жаждали.

Со временем он понял, что люди видят не его. Они смотрят на предметы, из которых он за ними наблюдает: на живительные магниты. Для людей он был картиной в мраморном зале, медальоном на груди, скульптурой гончей, которую обнимали целые поколения детей, сломанными часами на камине. Он был кольцом на пальце и носовым платком в кармане, гравюрой и инструментом, которым ее вырезали. И даже больше, он был всем, что наполняло магнит: любовью, ненавистью, жизнью и смертью. Всем, что делало живительный магнит магнитом.