Москва

1990 годы 

Соседка по комнате, высокая, крепко сбитая - кровь с молоком! рыжеволосая девушка обвела Машу оценивающим взглядом, и поинтересовалась, указывая на Машину зачехленную швейную машинку: «Чо это у тебя там? Баян?»

Маша смутилась:

 – Почему баян? Швейная машинка. Привезла с собой из дома.

Рыжеволосая кивнула:

– Понимаю. Я вон тоже, гляди, с чем притащилась! – и, подмигнув, пригласила Машу заглянуть под кровать, где обнаружился целый арсенал кухонной утвари: казан, кастрюли.

Маша аж рот разинула:

 – Ничего себе!

− А что? – хмыкнула девушка. – Люблю готовить. Не магазинное же есть! А готовить нужно в правильной посуде. Например, хороший плов можно приготовить только в специальном казане!

Незнакомка вытащила увесистый казан, в котором запросто можно было сварганить плов для всей общаги.

− А я шить люблю! − призналась Маша.

− Тоже хорошо, − улыбнулась рыжеволосая соседка, – кстати, меня Инна зовут. Я из Омска. Слушай, а давай так – я тебя сегодня вечером кормлю пловом, а ты мне треники подошьешь?

− Давай! − согласилась Маша.

С того вечера началась их дружба, впоследствии проверенная общими испытаниями. Суровый быт общежития, скудная стипендия – жизнь испытывала подруг на прочность. Иногда за неделю до стипендии у них заканчивались деньги; в такие дни даже вся мелочь в кошельке была сосчитана. Маше, конечно, давали деньги родители, но она талантливо умудрялась их сразу спустить – в основном на ткани, покупала метры «красивостей» и отшивала им с Инной наряды. Выручал барышень только Инкин кулинарный гений – она могла сварить суп даже «из топора». Так и жили: Инна подкармливала Машу, Маша ее обшивала. У них была взаимовыручка, тем и держались.

Маша полюбила яркую, громкую Инну, в которой всего было с избытком: веселья, душевности, наивности. За пару лет, что подруги прожили в одной комнате, они по - настоящему сроднились. Жили бедно, но весело. Москва бурлила, барышни учились, бегали по выставкам и театрам. Все – впечатления, радости, горести было на двоих. А потом у Маши появился Олег, и для нее началась другая жизнь.

 Надо же – все так живо предстало перед глазами: бесшабашная юность, институт, общага. Какие они с Инкой были смешные, наивные! Строили планы, мечтали – Маша о своем модельном доме, Инна о собственном ресторане, и обе хотели быть счастливыми, любимыми, спешили жить.

− Да я то что! Вот ты у нас звезда, Маня! – сказала Инна. − Кстати, я видела твою последнюю коллекцию, и признаюсь – не удержалась, купила одно платье. Оно какое-то волшебное. Ну, правда, что надо подчеркивает, а мои пироги и прочую сладкую сволочь, отложившуюся в самых неподходящих местах, гуманно стирает ластиком. Как это у тебя получается?

Маша улыбнулась:

− Знаешь, перед тем как сделать эскиз модели, я всегда представляю женщину, для которой придумываю платье. Я думаю, что у этой женщины, возможно, был тяжелый, грустный день, у нее паршивое настроение, и мне хочется устроить ей маленький праздник в виде чудесного преображения. Я хочу, чтобы надев мое платье, она отправилась в нем на свидание (не пошла, а полетела!), будучи уверенной в своей женской неотразимости, ведь если у женщины есть такая уверенность, − о! она горы свернет!

Семейное предание гласит, что однажды Маша, в совсем несознательном «слюнявом» возрасте, полеживая в коляске, вдруг заприметила в маминых руках яркую ткань, и необычайно взволновалась: дай-дай! Присутствовавшая при этом Машина бабушка неодобрительно покачала головой: «Тряпицницей будет!» И как в воду глядела – Маша стала самой, что ни на есть тряпичницей, куклы ее интересовали исключительно с точки зрения их нарядов, а в альбомах она рисовала преимущественно эскизы одежды. Еще учась в младших классах, Маша начала шить на бабушкиной машинке. Сначала она шила себе платья, перешивая мамины наряды, а потом добралась до сокровищ, хранящихся в бабушкиных сундуках (вот где можно было развернуться!): тафта, бархат, парча, и шелк, шелк! Да - любовь модельера Марии Морозовой к аристократическим натуральным тканям уходит корнями в ее детство.