При этой мысли краска приливает к лицу, и я зачем-то мотаю головой, будто это поможет отогнать смятение. Так, всё. Время включать мозги. Больше никаких импульсивных поступков и, уж тем более, никаких мыслей о том, что для беспринципного похитителя Кирилл слишком ласков и совсем не жесток. И уж точно никаких попыток понять, как он ко мне относится, почему иногда так волнующе смотрит и почему в его поцелуе было столько чувственности.

Ошибка — думать о нём как о человеке. Более того, ошибка — думать о нём вообще. У меня другим голова должна быть занята.

В попытках перебить взвинченные мысли, тянусь к оставленному на тумбочке тюбику с мазью для моего запястья. Попутно, конечно, обращаю внимание и на рядом лежащий нож. Помню, что Кирилл перед выходом бросил на него взгляд — заметил, значит, понял, что оружие тут до сих пор. Но при этом всё равно ушёл. Странно… Проверка моего благоразумия?

Морщусь. Ещё испытания мне будет он устраивать. Может, и парочку экспериментов проведёт, понаблюдает, как над подопытной мартышкой? Это ведь ему тут всё легко, а у меня и папы чуть ли не жизнь рушится.

Дверь открывается, являя мне Кирилла. Быстро он. Я не только не успеваю успокоиться, так ещё и чуть ли не на пике враждебности. Недовольно поджимаю губы, не смотрю на похитителя.

— Да, твоей рукой мы тоже займёмся, — слышу его спокойный голос и понимаю, что заметил тюбик в моей ладони.

Займёмся? Ещё чего! Я понимаю, что его раны сложно обработать самому, но помазать собственное запястье я в состоянии. Прекрасно вижу его и дотягиваюсь. К тому же, я правша, а наручник был пристёгнут к левой руке.

— Сама справлюсь, — раздражённо говорю, одновременно действуя. Открываю тюбик обеими руками и…

— Она... — поспешно говорит Кирилл, уловив мои действия, но поздно. — Жжётся… — со сдавленным вздохом добавляет, хотя смысл теперь. Я уже успела вбухать себе на запястье щедрую порцию. Раньше надо было замечать, а не в своей аптечке ковыряться.

Я ведь правда злюсь на него за это, потому что чуть ли не вою. Жжётся — это ещё мягко сказано. Сжимаю руки в кулаки, раскачиваюсь корпусом, постанываю от боли, не в силах сдержаться.

А Кирилл спокойно берёт моё запястье, буквально отбирает у меня, но с какой-то мягкой настойчивостью. Тепло его прикосновения на какое-то время отвлекает меня от жжения, но, увы, ненадолго. Слишком уж оно ощутимое, а у меня и без того кожа нежная.

Но становится как-то легче, когда Кирилл снимает с меня мазь чем-то вроде салфетки, а затем моё запястье обрабатывает какой-то приятно прохладной жидкостью. Я даже расслабляюсь постепенно. Пусть продолжает.

Дыхание, правда, сбивается. И эти его круговые мягкие движения по коже мурашки разгоняют. Смотреть ему в лицо почему-то не могу никак, хотя пыталась. Вместо этого уставляюсь вперёд, на стенку.

— Эту мазь лучше не наносить на неподготовленную кожу, — спокойно сообщает Кирилл, но я улавливаю в его голосе хрипловатые нотки, похожие на те, что звучали перед поцелуем. — Вот что бывает, когда ты упрямишься.

Невозмутимое замечание, сказанное как бы между прочим, заставляет вспыхнуть.

— Нормальную мазь нельзя было найти? — огрызаюсь. Разум снова машет мне ручкой.

Кирилл впивается в меня тёмным взглядом прямо в глаза, не даёт отвести свой. Безмолвное предостережение. И на этот раз последнее — чувствую это так ясно, что слегка дрожу.

Жар приливает к коже, потому что Кирилл всё равно не отпускает своим взглядом мой. Требует не просто принять информацию, но и продемонстрировать, что я уяснила. И так сильно на меня воздействует, при этом совсем не напрягаясь, что не могу отвести взгляд. Да и не чувствую, что надо бы. Скорее наоборот, этим я только нарвусь непонятно на что.