– Боюсь, мне придется обвинить тебя во лжи, – сказал Саймей брату Анатолию, холодно и чуть властно. – Откуда мог знать настоятель, что именно я явлюсь к вам по его делу?

– Это и правда звучит странно, – растеряно согласился брат Беньямин. – Ты ничего не перепутал?

– Нет! – возмутился секретарь погибшего настоятеля, и скорбь его тут же сменилась гневом. – Имея такие сведения, я не стал бы обманывать вас! Смотрите сами!

Он поднялся решительно со своего места, обошел Посланника и извлек откуда-то из полок у окна клочок бумаги. Неровными дрожащими буквами, съезжавшими вниз, там значились те же слова.

– Странно, – прокомментировал Саймей, чуть задумчиво. – Я слышал о таких случаях, когда перед мучительной смертью людям открывались откровения….Но…Тебя же напугало не это, брат Анатолий? Тогда еще и ты не знал, что Глава повелит мне посетить вашу общину. Значит, это слова о проклятье так подействовали на тебя?

– Отец Иоким был искренне верующим и никогда не имел сомнений в своей вере… – горестно ответил секретарь.

– В этом я не сомневаюсь, – Посланник продолжал смотреть на грубо оторванный клочок пергамента. – Огненная стрела? Арам, ты рассказывал мне об этом сегодня.

Юноша кивнул. Вид у него был не столько испуганный, сколько растерянный.

– Но наверняка говорил тебе этот юноша, – брат Беньямин указал с улыбкой на послушника. – И о том, что в общине нашей больше ремов, есть и парсы и арибы.

– Но для фарсов все мы можем быть прокляты? – с надеждой вопрошал брат Анатолий, коему удалось немного справиться с горем своим.

– Верна мысль твоя, – и брат Беньямин тоже улыбнулся более мягко и свободно.

– Но к чему отец Иоким вспомнил об этом? – удивился Саймей. – Либо же можно предположить, будто разум его был сильно затуманен и сам он не понимал, что делает. Это лишь отражения его путанных мыслей. … Но вот что смущает меня. Что же такого в стреле огненной, что вызывает гнев фарсов?

– Это всего лишь легенда, – живо объяснил брат Беньямин. – Как знатоку истории и слов Пастуха, Истинного бога нашего, известно тебе, Саймей-тень, что в час, когда рожден был господь наш на земле, в небе, над местом его рождения зажглась звезда. Вот ее и принято называть стрелой огненной.

Посланник внимательно слушал казначея, однако взгляд его уловил, как изменилось при словах этих лицо послушника. Но юноша промолчал. Посланник отметил про себя, что позже надо будет расспросить мальчика.

– Что ж, – немного легкомысленно заявил он, поднимаясь. – Теперь я доволен. В стеле огненной скрыт символ зарождения веры нашей истинной. А потому легко для понимания стало и проклятие фарсов. Ныне же оставлю я вас, дабы предаться размышлениям… Об остальном, что указано в записке настоятеля.Прости меня, брат Анатолий, что я вынужден был снова причинять тебе горе. Увидимся на ночной службе. Но помните, братья, пока мы не узнаем истинный смысл слов настоятеля, прощу вас оставить их в тайне.

Кивнув священникам, он решительно покинул покои брата Анатолия. Секретарь погибшего настоятеля тут же устало опустился в кресло, а брат Беньямин поспешил вслед за Посланником.

– Брат, – окликнул он его на ступенях. – Могу я немного поговорить с тобой?

– О чем? – нахмурился Саймей. Он совершенно не желал объясняться сейчас с казначеем, обсуждать с ним ход своего расследования.

– Я хочу раскрыть тебе кое-какие сведения, которыми не располагает брат Анатолий, – подойдя ближе, тихо сказал священник. – Есть некоторые вещи, которыми можно объяснить тайну этого послания.

– Слушаю, – чуть удивленно отозвался Саймей.