Доменика отошла к камину – будто бы рассмотреть картину Стэнли Спенсера[9] на каминной полке, и спросила:
– Он что, неужели упоминал про ваш развод?
– Не прямо. Но намек был более чем прозрачен.
Она обернулась и взглянула ему прямо в глаза:
– Скорее всего он постарался разузнать о тебе все подробности, когда выяснил, что тебя прочат на это место. В конце концов, ваше ведомство не такое уж большое.
– Но я пришел сюда не из этого ведомства.
– Даже если и так, существуют какие-то связи, сплетни… Неудачный брак – один из тех малозначащих пустячков, про которые так легко пронюхать. Ну и что из того? В конце концов, в этом нет ничего необычного. Мне казалось, что судебные медики как раз больше всего и рискуют в этом плане. Все эти часы, даже ночи, на месте преступления, непредсказуемые вызовы в суд. Они-то должны бы привыкнуть к распадающимся семьям.
Хоуарт сказал, понимая, что ведет себя, как капризный ребенок:
– Не желаю, чтобы он в моей Лаборатории работал.
– В твоей Лаборатории? Но дело обстоит вовсе не так просто, не правда ли? Мне думается, этот Стэнли Спенсер плохо смотрится здесь, над камином. Выглядит совершенно неуместно. Поразительно, как это отец купил его? Я бы сказала, эта картина вовсе не в его вкусе. Ты ее здесь поставил, чтобы шокировать сотрудников?
Чудесным образом его гнев и обида испарились. Но ведь ей всегда удавалось действовать на него именно так – успокоить, утешить.
– Да нет. Всего лишь чтобы привести их в замешательство. Я надеялся, она заставит их думать, что я не так однозначен, как они предполагают.
– Но ты и в самом деле неоднозначен. И мне не надо видеть «Успение в Кукэме», чтобы убедиться в этом. Почему ты не взял сюда Греза?[10] Он прекрасно смотрелся бы на этом резном мраморе.
– Слишком он сладкий.
Она рассмеялась и исчезла. Хоуарт взял отзыв о Брэдли и в свободной графе написал:
«Работа мистера Брэдли действительно не вполне удовлетворительна, но не все возникшие затруднения следует отнести на его счет. Ему недостает уверенности, и было бы полезнее, если бы его более активно поддерживали и поощряли. Я исправил заключительную оценку его деятельности на более справедливую и побеседовал с руководителем Отдела биологических исследований о проблемах взаимоотношений с сотрудниками».
Если в конце концов он решит, что работа в Лаборатории ему не подходит, это ехидное замечание в какой-то мере поможет – после его ухода – лишить Лорримера шансов на директорский пост.
Глава 9
Ровно в час сорок пять Пол Миддлмасс, глава Отдела по исследованию документов, раскрыл папку с делом об убийстве в меловом карьере. Комната, где размещался отдел, занимала всю фасадную часть здания под самой крышей, и пахло здесь как в писчебумажном магазине – бумагой и чернилами. К этой и так достаточно острой смеси запахов добавлялся еще и резкий запах химикалий. Для Миддлмасса атмосфера отдела была словно воздух родных полей и лесов. Высокий и поджарый, с широким ртом и крупными чертами подвижного лица, он был привлекательно некрасив. Густые пряди седых, серо-стальных волос оттеняли желтовато-пергаментную кожу лба. Добродушный и покладистый, вроде бы даже с ленцой, он на самом деле был неутомимым работником, влюбленным в свое дело. Бумага – во всех своих ипостасях – была его истинной страстью. Мало кто из судебных экспертов в их ведомстве и за его пределами знал о бумаге столько же, сколько было известно ему. Каждую бумажку он брал в руки радостно и с каким-то особым почтением, с вожделением на нее глядя, и чуть ли не по запаху мог определить ее происхождение. Спектрографическое и рентгено-кристаллографическое определение состава клеев и примесей обычно только подтверждало то, что – лишь рассмотрев и пощупав документ – говорил Миддлмасс. Удовлетворение, которое он чувствовал, наблюдая, как постепенно проступает в рентгеновских лучах до тех пор незаметный водяной знак, никогда не ослабевало, а полученный цельный рисунок, хоть и не был неожиданным, так же очаровывал его взгляд, как ожидаемая подпись мастера – взгляд собирателя фарфора.