Микроскопическая и совершенно не приспособленная для приготовления пищи (по сравнению с Кощеевыми хоромами) кухня едва вмещала двух человек. Но готовить было комфортно и весело. Послушная, домашняя и умелая Даша была настолько уместна, что непонятно, как Поляков вообще без неё раньше обходился.

При крайне ограниченной площади, где они занимались готовкой, девчонка умудрялась двигаться так, что ни разу Полякова не коснулась. И если сначала Паша не обращал на это внимание, то постепенно жажда прикосновений приобрела какой-то мазохистский оттенок. Он хотел, но не позволял себе сделать это первым.

Хотел, чтобы Даша.

И когда наконец они случайно столкнулись, только кастрюля с кипятком в руках удержала Пашу от того, чтобы затискать растерянную и испуганную хозяйку.

– Я соскучился, – признался Паша и понял: да, действительно соскучился.

Хотелось, чтобы Даша ответила встречным признанием, но увы. Она вообще скрытная и стеснительная, объяснил себе Кощей. Не нужно на неё давить.

Потом они сели есть. Поляков был балабол с большой буквы «Б». Он умел болтать на любые темы, о которых хоть что-либо слышал. Но почему-то стал рассказывать о своих друзьях. И между делом подумалось, что он мог бы привести Дашу на «сходку» Ремарков, и за неё не было бы стыдно ни перед принципиальным Штыком, ни перед интеллектуалом Доком.

Она смеялась над байками и выглядела юной и счастливой, как утром, когда мазала блины маслом. И от этого становилось тепло на душе.

Но тут позвонил телефон, и радость стекла с Дашиного лица, как незамерзайка под дворниками. Дарья в одно мгновение стала старше лет на десять, холодней на пятьдесят градусов и покрылась незримыми иглами, как смесь ежа, ехидны и дикобраза.

– Мне нужно ответить, – уведомила она.

Паша кивнул.

Мысль о том, что в жизни Даши мог быть кто-то важнее его, болезненно царапнула в районе сердца. Конечно, пусть ответит. Но он должен знать, кому. Девчонка ушла в комнату. Паша подождал минуту-полторы для приличия, вынул из пакета пирожные с кремом и, нацепив на лицо придурковато-радостное выражение, попёрся с ними в комнату и остановился на пороге – как бы в растерянности.

– …Мама, конечно, я очень хочу приехать. Просто пока не могу. А на поездку уйдут деньги, – Даша стояла спиной, вжав голову в плечи и двумя руками сжимая телефон.

Она молча слушала собеседницу. Если это действительно была её мама.

– Нет, я не за тридевять земель, – тоном усталой учительницы начальных классов говорила она. – Но ты же хотела новые окна? А я не так много зарабатываю.

Она снова замолчала.

– Мама, давай прекратим этот разговор. И тему Николая Владимировича мы тоже оставим. Нет, я не хочу к нему вернуться. Ну сколько можно?! Я не кричу. Да, он замечательный начальник, но я хочу расти. Я не хочу всегда быть секретаршей, мама.

Паша пытался обрабатывать поток информации, который нёсся на него со скоростью селя с горы. Человек, от которого сбежала Дарья, тот самый, который не знает слова «нет», обретал реальные черты. Черты Николая Владимировича, бывшего «замечательного» начальника Дарьи Несветаевой. От одной мысли, что кто-то другой мог вот так же…

Дальше Кощей даже додумывать не стал, чтобы его к потолку не подбросило от эмоций.

Нет, конечно. Ничего «так же» не было. Он просто не давал Даше учиться. А Полякова это её желание совсем не напрягает. Он даже отпустил её домой, готовиться к поступлению.

– Да. Да, я стараюсь, – жаль, что Паша не мог узнать, в чём именно она проявляет такое усердие. – Нет, мама, у меня здесь никого нет. Никаких мужчин. Честное слово, – соврала Дарья, и голос её не дрогнул.