В погружающемся в дрёму мозгу Полякова мелькали картинки прошедшего дня: открытия, сомнения, гнев, раздражение, обсуждения, оставляя общий тревожный фон...

…Паша проснулся от грохота. Рефлексы сработали быстрее ещё спящей коры. Он одновременно выхватил из тайника в кровати оружие, подскочил и нажал кнопку экстренного освещения.

– Стоять, не двигаться! – скомандовал он, высовываясь в холл.

Там, растянувшись в луже из пролитого сока, на полу лежала голая Дашка.

– Фу, ты меня напугала, – произнёс Паша, опуская руки.

– Эт-то й-я т-тебя н-напугала?

11. Глава 10. Дарья

Даша знала, что у Кощея есть монстр. У всех есть монстры. Она встречала разных: липкую Похоть, алчную Зависть, гнилую Трусость, многоликого уродца Самоутверждение… Монстра Полякова звали Смерть. Это звучало бы пафосно, если бы не было констатацией факта. Не Убийцей. Убийца – это тот, кто испытывает чувства в процессе: азарт, страх, гнев, удовлетворение. В глазах Кощея не было никаких эмоций. Просто – чик! – и всё. На этом – всё. Николай Владимирович был рабом своего Спрута. Он упивался водкой и беспомощностью жертвы. Но у него не хватило бы духу убить. Не в смысле, что его бы мучили нравственные дилеммы. Спрут никогда не слышал ни о нравственности, ни о дилеммах. Нет, он просто слишком трясся за свою шкуру.

А Поляков – нет.

Не пистолет был оружием. Он сам был оружием, цельным, бездумным продолжением огнестрела. Всё сжалось от ужаса внутри у Даши. И ноги отказали. Первой мыслью было, что Поляков узнал правду, и ей конец. Потом во взгляде Павла Константиновича появились проблески рассудка, и он опустил оружие. Ну правда, что он с трупом-то делать будет? Хотя кто знает, чему их там, в спецназе учили, кроме поедания жучков и червячков?

– Фу, ты меня напугала, – заявил Кощей.

Если он такой, когда напуганный, то как он выглядит, когда злой?

– Эт-то й-я т-тебя н-напугала? – Голос не слушался и дал петуха.

Сейчас начнётся отходняк, поняла Даша, и пока её не накрыло трясучкой, неловко, но решительно поднялась.

– Сп-пасибо за гостеприимство, П-павел Константинович, я, п-пожалуй, домой. Поеду.

На лице Полякова читалась растерянность. Охренеть! А что, она должна была извиняться? Это она чуть не обделалась от страха!

– Даша, прости. – Поляков стоял голый и пытался куда-то пристроить пистолет. Только чувство самосохранения мешало ей подсказать место. – Я не хотел…

– Я п-понимаю. – Она кашлянула, прочищая голос и возвращая над ним контроль. – Если бы хотели, я б-бы сейчас с вами не разговаривала.

Где она оставила одежду? А, в ванной! Там, где она переодевалась в купленное.

– Даш… – Поляков сделал к ней шаг.

– П-павел Константинович, вы б-бы оружие убрали.

Дарья закрылась на стопор. Понятно, что если Поляков захочет, то одно движение минусовой отвёрткой, и дверь окажется нараспашку. Если он захочет, ему и отвертка не нужна. Один «бабах» – и она как на ладони. Но он уже спрятал своего монстра. Поэтому вряд ли ей что-то угрожает.

Руки Даши тряслись, натягивая джинсы, но мозг работал в нормальном режиме. Может, даже яснее, чем обычно. Ведь как удачно сложилось: у неё одновременно появился и дополнительный рычаг воздействия, и повод провести выходные в одиночестве. Конечно, она великодушно простит его в понедельник. Но у неё будет целых два дня на то, чтобы поработать и привести в порядок мысли и чувства.

Ну а то, что она чуть дуба от ужаса не дала, так не самая высокая плата. Жива же, цела, здорова. Физически, в смысле. А на голову она больная по жизни была. Даша натянула верх, поправила одежду и сжала зубы, чтобы не постукивали.