– Вот этим! Хорошо, хоть обухом приложило, а то бы все, к Маре в гости отправился!

– А где… ну, черные эти?

– Двоих ты положил, а остальных я, молневым заклятием! Считай, повезло нам – с берами ратится тяжко, искусны, собаки, в войском деле! Ну да обошлось – и ладно! Давай-ка, подымайся, на-конь пора, тут оставаться нельзя!

Луня, пошатываясь, встал, и увидел, что тела мертвых беров рядком лежат в сторонке, собранные торбы навьючены на арпаков, а Шык уже сидит в седле. Да, пора в путь, подальше от злосчастного холма…

Всю ночь Луня провел, как во сне. Жутко болела голова, действие наговоренной воды закончилось, и перед глазами вновь начали плавать цветные круги. Луню тошнило, каждый шаг арпака отдавался в голове вспышкой боли, и пару раз ему уже казалось, что сейчас он свалится под конские копыта и навеки затихнет в холодной дорожной пыли.

Наконец ночь подошла к концу. Шык в рассветных сумерках отыскал годную для дневки поляну и разбил стан. Луня только и смог, что сползти с коня и растянуться на влажной траве. Вскоре он уже спал, и не почувствовал, как волхв перенес его на ложе из лапника, не видел, как он развел костер, достал из котомки пучки лечебных трав, сходил за водой и принялся готовить исцеляющий взвар…

Шык разбудил раненого ученика в полдень. Тусклое, совсем уже осеннее солнышко к тому времени просушило землю, и приятно, не жарко грело укрытого теплым шерстяным плащем Луню. Волхв заставил его выпить полкотелка терпкого, горько-пряного взвара, пошептал над головой наговоры, отгоняющие Лихих Раден, особенно Огню, Ледю, Корчу, Гледю и Глуху.

Вскоре Луня вновь провалился в тяжкую дремоту и спал до вечера. Волхв тем временем приготовил еду, окурил можжевеловым дымом всю местность вокруг стана, чтобы никакая дурная нежить не подобралась близко к раненому, провел не два, а три обережных круга, поел, развесил на кустах вкруг полянки Чуров и улегся спать – в эту ночь путникам, особенно Луне, надо было отдохнуть…

Луня проснулся утром, на диво здоровый и бодрый. Взвар и наговоры волхва сделали свое дело – болезнь покинуло крепкое, молодое тело, шишак на затылке опал, перестала кровоточит рана в его середке, полностью исчезла одурь, утихла дрож в руках и ногах, и вообще, Луня чувствовал себя словно заново родившимся.

Ему безумно хотелось есть, и на цыпочках, чтобы не разбудить спящего волхва, Луня подкрался к котелку, висящему над затухшим костром, и прямо через край, не разогревая хлебова, наелся, пожевал мяса, и почувствовал себя совсем здоровым.

Тут Луня увидал странное ожерелье, лежащее на кусочке кожи возле волхва. Двенадцать узких, не длинных косточек, порядком закопченных и обоженных, связанные вместе кожаным шнуром. Ничего подобного раньше в вещах Шыка Луня не видел, и поэтому он осторожно подкрался к спящему волхву и протянул руку, чтобы взять ожерелье.

Раз! – крепкая рука волхва перехватила Лунино запястье. Шык открыл глаза, сурово глянул на ученика, и неожиданно улыбнулся:

– Что, полегчало?

– Да, совсем хорошо, спасибо, дяденька! А что это?

– Это тебе, заслужил! Надень-ка…

Луня взял ожерелье, пахнущее гарью и паленым мясом, неуверенно повертел в руках, потом надел – и удивился: ожерелье словно давило на на шею, грело и холодило одновременно.

– Дяденька, а все же, что это? – спросил Луня у вставшего волхва.

– Не понял еще… Это оберег, от беров. Они теперь тебя боятся станут больше, чем тех воев, что богов тырят!

«От беров…», – удивленно подумал Луня: «Двенадцать косточек… Шесть трупов, двенадцать рук!». И вдруг он понял – это пальцы, это фаланги отрубленных берских пальцев, по пальцу с каждой руки!