Какой чудесный день!

Оставалось только все красиво расставить, чтобы завтра утром, когда Яра приедет на смену, сделать ей сюрприз. Для этих целей была приспособлена маленькая подсобная комната — мужчины перенесли туда стол, в центр был водружен торт, пока накрытый блестящим колпаком, по краям — наши подарки.

— Все! Пора расходиться! — скомандовал повар, когда все было готово, — завтра чтобы все были как штык на работе! На полчаса раньше!

С чувством глубочайшего удовлетворения все начали разбредаться по домам.

До первого переулка мы с Альмой дошли вместе, потом она свернула налево, а я направо и побрела дальше одна.

На Дестину уже обрушилась серая ночь, улицы опустели. Те, кто дежурил — добросовестно несли вахту, а те, кому повезло отдыхать — уже спали. Только один раз мне на пути попался патрульный — молодой парень с глазами цвета северного льда. Маг.

— И кто это у нас тут бродит? — спросил он грозно, но в глазах смешинки плясали.

— Это я, — просто улыбнулась, подходя ближе к нему.

— Чего тебе не спится?

— По делам ходила, — произнесла загадочно.

Стоило только вспомнить сюрприз, который мы приготовили для Яры, тотчас захотелось поделиться своей радостью с остальными, но я сдержалась — мистер Розвел строго-настрого запретил рассказывать о наших проделках.

— Давай провожу.

— Не надо. Тут осталось-то полторы улицы, — беспечно отмахнулась от него. Уж чего-чего, а темноты я не боялась.

— Добежишь?

— Добегу, — уверенно кивнула и, помахав ему рукой, поспешила домой.

Интересно, Хельм уже пришел или только под утро явится?

Чтобы не делать крюк, я решила срезать путь и пройти не через площадь, как это делала обычно, а дворами, через район целителей. Проскочила в узкий проход между двумя одноэтажными домами и знакомыми улочками и поспешила домой, еще не догадываясь, чем закончится эта ночная прогулка.

Когда из ближайшего окна раздался приглушенный мужской смех, я сбилась с шага, остановилась и прислушалась. Что-то кольнуло, дрогнуло где-то под коленками. Смех повторился — густой, низкий, с теми самыми бархатными нотками… По спине холодной волной мурашек прокатилось узнавание. Это же...

— Хельм! — раздался визгливый наигранно возмущенный женский голос, подтверждая мою догадку.

Ноги приросли к земле, я замерла, превратившись в каменное изваяние, и не могла даже рукой пошевелить.

Это что за дежурство такое? В чужом доме, ночью… с женщиной?

Смех повторился. Кому-то сейчас было очень весело, чего не скажешь обо мне.

Надо уходить, пока не заметили, но вместо этого я, задерживая дыхание и боясь даже пикнуть, подступила ближе к окну, из которого лился неяркий свет, и осторожно заглянула внутрь. Сердце грохотало так громко, что оставалось только удивляться, как его не слышит парочка, устроившаяся в широком кресле.

Хельм сидел, привалившись к спинке, а на коленях лицом к нему устроилась Марьяна в одной коротенькой ночной сорочке, ничего не скрывающей от посторонних взглядов. Рубашка на джине была небрежно расстегнула, и лекарка, ничуть не смущаясь, водила пальцем по широкой груди, в то время как его руки сминали девичью талию. Они были так заняты друг другом, что не заметили, как я тихой тенью скользнула от окна. Отступила во мрак, попятилась и, едва не споткнувшись, юркнула за угол дома.

В груди так давило, что не вдохнуть. Больно. Словно мильган оплел меня своими щупальцами и рвет тело в клочья. Зато теперь я поняла и причину частых дежурств, и о какой жалости говорила Марьяна в бане, и почему я не интересовала Хельма.

На глаза навернулись слезы. Дикие, злые, полные обиды и ревности.