Но пальцы нащупали только портмоне с застегнутым хлястиком, палец зацепился за него как крючок за петельку. И р-раз-два-три! Главное, не думать об опасности. Как будто это чьи-то чужие пальцы вытаскивают бумажник. Не надо бояться. Спокойно, без нервов. Портмоне в руке, вокруг полно народу, сзади на подхвате Рудик, но Паша ему не доверяет, сбрасывать добычу не станет. Да и не сможет Рудик поднять лопатник, если его уронить, затопчут.

Дорофей говорил про высший пилотаж: вытащить бумажник, выпотрошить его на ходу и вернуть на место. А толпа большая, двери в метро открываются туго, терпила налегает на первую плечом, а впереди еще вторая. Сейчас ему точно не до бумажника. А Паша, втаскиваясь за ним в открытую дверь, вскрыл портмоне, быстро нащупал стопку денег. Лопатник в чужой карман, деньги в свой. А еще вторая дверь, пока лох ее открывал, Паша застегнул карман. А в вестибюле увидел, как мужик хлопнул себя по карману. Все в порядке, бумажник на месте.

Паша и сам легонько провел пальцами по своему карману. Деньги там, купюр десять, не меньше. Именно купюры, на ощупь гладкие, вылощенные, знающие пальцы никогда не перепутают их с обычной бумагой. Вопрос, сколько там? На сотенные и полтинники не похоже, размер, кажется, не тот. Но четвертные вполне могут быть. Если так, то улов очень крупный. С одной стороны, хорошо, можно на время затаиться, а с другой – терпила попадает на серьезную сумму. Он хоть и лох, но человек, может, эти деньги для него – вопрос жизни и смерти.

Но, как бы то ни было, дело сделано. Паша наконец-то добрался до денег, вынул их из кармана. Четвертной, червонцы, пятерки, всего семьдесят рублей. Не мало.

– Не хило мы с тобой! – возбудился Рудик.

Паша возмутился. Вообще-то, он работал в одиночку, по своей наработанной схеме, Рудик даже на подхвате не стоял, скорее, мешал, чем помогал. А оказывается, это они вместе лоха подрезали!

Но именно возмущения Рудик от него и ждал. Пользуясь моментом, он попытался отобрать у него деньги, но Паша вовремя повернулся к нему, подставив под руку плечо. А деньги исчезли под рукавом.

– Ты чего? Я сам с Тихой рассчитаюсь!

Он знал, что скажет Рудик, сначала все в общий котел, потом уже расчет. Знал он, поэтому слушать его не хотел. И не понимал, зачем он вообще связался с Савой? От вчерашнего улова жалкий трояк остался. И сейчас Рудик лапу тянет. На чужое добро.

– Эй, ты чо, особенный?

– Не особенный! Но работаю на особняке. Ты мне здесь не нужен!

Тиха, тот мог подрезать кошелек, у Макара рука на это дело набита, а Рудик сырой как дождливый вечер, толку от него никакого, зато понтов выше крыши.

– А это не тебе решать!

– Шума от тебя много, – поморщился Паша.

Впрочем, он не собирался продолжать работу, отдаст четвертной, все остальное заберет себе и домой, в Щитниково. Дом у них небольшой, всего две комнатки, не считая кухни, но это дворец по сравнению с той комнатушкой в подвале, где они вчера бухали. Даже занюханная банжиха[1] побрезговала бы отдаться в этой помойке, а Мальвина, насколько понял Паша, проститутка не из последних, и даже не вокзальная, в гостинице «Ленинградская» промышляет, это совсем другой уровень. И даже непонятно, с каких это коврижек она могла дать под хвост тому же Тихе? С чего это он так лихо размечтался?

Тиха принял деньги молча. Паша сказал, сколько поднял, отдал ему двадцать пять рублей одной купюрой, боясь, что Тиха заберет больше. Но пацан, забрав деньги, кивком указал на площадь.

– Давай, работай!

– Э-эй! – Паша мотнул головой. – Мне на сегодня хватит!