– Расскажи нам о субъектах доказывания.

Я до этого еще не дочитал. Но изо всех сил напрягаю мозг, пытаясь вспомнить что-нибудь по теме из прошлых курсов, ну или логически домыслить…

Лера тем временем подходит ближе, становится в трех шагах напротив меня, скрестив руки на груди.

– Простейший вопрос, – цедит она язвительно, – занимает у вас, господин Шаламов, так много времени и так много усилий. А ведь это основа основ. То, что вы должны знать со второго курса…

– Субъекты доказывания – это те, кто осуществляет доказывание, – наобум и почти в отчаянии отвечаю я.

– И кто же это? – выгибает она насмешливо бровь.

– Прокурор, следователь, дознаватель…

– И всё? А подозреваемый, обвиняемый, потерпевший? А защитник? Им ничего доказывать не нужно? Они для массовки в суде участвуют? Просто безмолвно посидеть послушать? Прямо как вы.

– Ну нет… тоже…

– Тоже что?

– Они тоже субъекты доказывания, – смотрю на неё и не понимаю. Откуда столько желчи? К чему вдруг эти нападки?

– И чем эти субъекты различаются? Или ничем?

Ленка под боком шепчет:

– У первых доказывание – обязанность, а у вторых – право…

Я повторяю за Свиридовой.

Смерив меня таким взглядом, будто я распоследнее ничтожество, Лера язвит:

– В суде вам тоже подружка под боком будет подсказывать, что и когда говорить?

Потом продолжает холодно:

– Юрист обязан не только знать азы законодательства, но и легко ориентироваться в массиве нормативных актов…

Она чеканит каждый слог, перечисляя, что мы должны знать и уметь, и при этом испепеляя меня презрительным взглядом.

А у меня все её слова слились в кашу, а в ушах стучит только собственный пульс, бешеный как пулеметная очередь.

– А что вижу я в вашей группе? На элементарные вопросы – жалкий лепет… за исключением двух-трех человек…

Она замолкает, и в аудитории повисает гробовое молчание.

– Ну а вы, господин Шаламов, вообще вне конкуренции. Вы показали себя настолько беспомощным… просто полным нулем, что я понять не могу, зачем вы здесь? Себя показать, какой вы у нас нарядный и красивый?

Лера продолжает на меня смотреть, будто ждет какого-то ответа. Я тоже на нее таращусь. Уже не так ошарашенно, как вначале, но все равно, чувствую, что у меня весьма красноречивая физиономия. Ещё и пылает до ушей.

– Всё? – спрашиваю её глухо. – Вы всё сказали? Я тогда, наверное, пойду?

Она молчит. Я поднимаюсь и на ватных ногах выхожу из аудитории.

14. 14. Артём

Ленка догоняет меня уже на выходе из универа.

– Тёма, стой!

Хватает за локоть, останавливает почти силой.

– Тёма, до погоди ты.

Разворачивает к себе, заглядывает в лицо.

– Как ты?

А я ответить ничего не могу. Челюсти разжать не могу, будто свело. Хочу быстрее свалить отсюда куда угодно. Никого видеть не хочу.

Вырываю у неё руку, но она снова цепляется.

– Давай я тебя домой отвезу?

Сначала хотел рявкнуть, типа, отвали, сам доберусь. Но потом думаю: Ленка-то здесь при чем, чтобы на ней срываться…

Киваю, мол, спасибо, и молча иду к её тачке. Ленка, к счастью, с разговорами не лезет. Хотя, чувствую, поглядывает с жалостью на мою окаменевшую мрачную мину. Уже перед самым домом спрашивает:

– Тём, да не расстраивайся ты так из-за этой Самариной. Подумаешь, не ответил. Раздула тоже трагедию. Она просто злобная сучка…

– Помолчи, а? – прошу её заткнуться. И Ленка в кои-то веки внимает моей просьбе.

Останавливается у наших ворот.

– Может, вечером сходим куда-нибудь? Посидим? Погуляем? Ты развеешься…

– Нагулялся уже, – буркнув, выхожу, не прощаясь.

Ещё с улицы слышу, как Ксюшка наигрывает гаммы на пианино. Прекрасно!

Раньше мама меня терзала уроками музыки, мечтала взрастить своего Мацуева, даже утверждала, что у меня отличный слух и всё такое. Но я это дело ненавидел и всеми правдами и неправдами увиливал, пока она на меня не махнула рукой. Теперь вот Ксюшку учит. Правда, её заставлять не надо, она сама с энтузиазмом долбит по клавишам.