Ирина Лукинична горестно вздохнула.

– Оленька! Вот вы где! – в гостиную вошел Андрей Артемьевич. – Мой Наполеон вашего Веллингтона уже в хвост и в гриву чешет. Не порядок! Пора бы пруссаков справа запускать[12].

– Как-нибудь в другой раз, Андрей Артемьевич! Ужинать пора, – напомнила Ирина Лукинична и позвонила в колокольчик.

– А разве мы еще не ужинали? – удивился старик.

– Не успели! – с милой улыбкой напомнила ему Змеева. – Из-за раненого!

– Да! Кстати! – оживился Андрей Артемьевич. – Как самочувствие барона?

Ответил ему Тоннер. После разговора с Налединской доктор отправился навестить Баумгартена, но в кабинете Владимира никого не нашел и в поисках добрел до гостиной:

– Надеюсь, нормально! Во всяком случае, барон уже на ногах. Извините, не успел представиться, – обратился доктор к старшему Лаевскому. – Доктор Тоннер, Илья Андреевич! Именно я удалял пулю барону.

– А! Вот теперь я вас узнал! – обрадовался Андрей Артемьевич. – А рана не опасная? Кость не задета?

– Нет! Прогноз благоприятный.

– Кстати, тетушка, – будто между прочим вставила Налединская, – вы слышали? Тильмах-то, оказывается, умер!

– Наверное, порошок выпил, которым меня травил, – злорадно прошипела Софья Лукинична.

– Какое несчастье! Какой был доктор славный! – всплеснула руками Ирина Лукинична. – Кто же теперь будет Софушку лечить?

– Княгиня Юлия очень советовала господина Тоннера, – снова, как бы невзначай, сказала Полина. – Очень знающий доктор! Да мы и сами это видели!

Ирина Лукинична замялась. Привыкла, что доктора всегда старички, но Софья Лукинична уже все решила:

– Доктор! Были ли вам сегодня предзнаменования?

– Простите, сударыня, что?

– Случались ли сегодня необъяснимые события?

– Пожалуй, да! – согласился Тоннер. Обстоятельства ранения Баумгартена представлялись весьма загадочными.

– Бесились ли недруги ваши?

– Тоже да! – улыбнулся Тоннер, вспомнив Бориса Львовича. Боже, ему же Хромов поручил провести занятие! Можно представить, какой чуши он наговорил студентам!

– Не приходили ли в дом ваш в поисках убежища люди и животные?

– Вы снова угадали, сударыня! – опять улыбнулся Тоннер. Данила наконец приехал, а потом и собачку притащил.

– И вы не поняли? – вздымая грудь, вскричала она. – Все это означает одно! Я навеки ваша…

– Маман не в себе! – тихо шепнула Тоннеру Полина.

– Софушка, опомнись! Не позорь себя! – подскочила к Лаевской сестра.

– Что шумим, тетушка? – в гостиную вошли Тучин, Лаевский и Баумгартен. – Не пора ли к столу?

– Пора, пора. Вас дожидаемся! – спохватилась Ирина Лукинична.

– Ты снова командуешь? – взвилась Софья. – Прошу всех отужинать! И вас, доктор, разумеется.

– Спасибо, сударыня, – поблагодарил Илья Андреевич.

– Позвольте представить! – Лаевская подвела его к молодым людям, – это мой сын, это племянник.

– Мы знакомы! – буркнул Тучин, не подав руки.

– Рад вас видеть, Александр!

– А я нет! Вы еще горько пожалеете, Тоннер, что взяли Данилу! Он – вор каких мало! Лентяй! Пьяница! Развратник!

– О ком ты, Сашенька? – изумилась Лаевская.

– О бывшем слуге!

– Вор и пьяница? Зачем ты такого держал?

– Вы не понимаете, тетя! Он меня вырастил!

Баумгартен за обедом неохотно рассказал, как чистил пистолет, а тот вдруг выстрелил. Никто не спросил, с чего ему взбрело в голову заняться этим на Садовой, если живет барон на Мойке.

«Интеллект не поврежден, – размышлял Тоннер о Лаевской, – полезные навыки не утрачены (Софья Лукинична как раз ловко разделывала ножом и вилкой куриную ножку), скорее всего органических поражений в мозгу нет. А неадекватное поведение вызвано неуравновешенностью. Надо съездить на консультацию к доктору Тишкову! Подобных пациентов он заставляет вспоминать, что послужило причиной невротической болезни. Одного, скажем, в детстве понесла лошадь, другой в юности чуть не утонул. События прошли вроде бы бесследно, но через много лет – вдруг срыв! Истерики, припадки… Выявив причину, Тишков начинает лечение. Для преодоления страха первому пациенту прописывает конные прогулки, второму – купания. И это дает хорошие результаты. Метуду Тишкова следует испробовать».