«Нашего места» уже давно нет. Сладкова, наверняка, это знала, поэтому я припарковался у кофейни с модным названием «Лаки», что заняла место кондитерской «Анна», в которой моя сладкая девочка знала весь ассортимент на память. Сто лет не был на родном районе. А с того дня и не был. Как отрезало, эта часть города стала запретной для меня. Всё изменилось, высотки выросли, закрыв серые хрущевки, во дворах которых прошло моё детство. Я лет с пятнадцати жил с дедом, уехал однажды на лето, так и не вернувшись больше. Нет, он не позволял мне лишнего, следил за тем, чтобы учился, но дышать в его большой профессорской квартире, опутанной стеллажами книжных полок, было легче.

Всё поменялось… Чужим стало, лишь конёк старого ДК торчал над берёзовой рощей. Рассмеялся и вошёл в кафе. Зал был почти пуст, лишь ленивые официанты кучковались у барной стойки, охлаждаясь под кондиционером. Выбрал угловой столик в конце зала, что был припрятан за большими листьями пальмы, заказал кофе и трубочки с белковым кремом, зная, как Олька их обожает.

Ждать пришлось недолго, потому что уже через десять минут из подъехавшего такси выскочила моя Олька. Сердце сжалось от мешанины чувств, что вспыхивали, как только видел её. Сегодня другая была. Она словно скинула строгую обёртку, от того и походка вернулась танцующая. Она легко обернулась к главному ходу, перебрасывая чуть вьющиеся светлые волосы через плечо, в нервном жесте прошлась по узким джинсам, поправила обычную белую футболку и побежала по ступеням в босоножках на высокой шпильке.

Никогда не видел на ней подобной обуви. Меня словно лишили возможности наблюдать за её взрослением, за тем, как моя трогательная девчонка превращается в женщину, сбрасывая угловатость и порочное стеснение в её глазах. Думал, что увижу её превращение, успею насладиться, но судьба решила иначе. А может, это не судьба?

Мы часто сваливаем ответственность за собственные поступки на эфемерное слово «судьба». Так же проще? Вот только практика доказывает, что все гадости этого мира творит человек своими собственными руками. Остаётся только найти того, чьи ладони испачканы кровью моей разодранной души. А, может, это и вовсе был я?

– Королёв! – на весь зал крикнула Сладкова и, развернувшись на каблуках, двинулась в мою сторону. Руки были сжаты в кулаки, а из глаз рассыпались сотни гневных искр. – Ты обещал мне! Обещал! Что тогда не сдержал своего обещания, что сейчас снова в ложь свою затягиваешь!

Олька шла, как солдатик, растрескивая тишину зала звонким цоканьем каблуков. Аппетитные округлые бёдра, обтянутые голубой джинсой, так соблазнительно подмахивали её бушующему гневу, что я залюбовался этой картинкой. Ничего не меняется… Вся на ладони! Все её эти живые, искренние эмоции были понятны мне и без слов. Видел, как зла. Видел, что убить готова, даже пальцы сжала до белизны костяшек.

– Обещания твои, Королёв, ничего не стоят! – она врезалась кулаками в деревянную столешницу и перегнулась через стол, нависая надо мной грозовой тучей. – Что тебе нужно от меня? Что?

– А если я не знаю? – встал и, подхватив её за локоть, потянул на открытую террасу, махнув официанту, чтобы перенёс заказ туда. Хотелось курить, чтобы стравить внутреннее давление.

– Вот! – взвизгнула она и вырвала свою руку, став расхаживать по террасе взад-вперёд. – Может, начнешь преследовать, когда поймёшь?

– Может, и начну, – пожал плечами и, выдвинув кресло в центр, чтобы видеть её метания, сел, раскинув ноги, и закурил. – А чего это ты, Сладкова, нервничаешь? Ещё чуть-чуть, и я начну подозревать.