Пропустив четыре строки, я отпечатал по центру:

Уже не оставалось времени отчитываться со всем тщанием, вдаваясь в тонкости и детали, как полагается поступать в общении с большинством клиентов, чтобы поддерживать у них впечатление, будто за свои кровные они получают кучу важных сведений, но мое изложение событий было довольно подробным, и я вроде бы справился с задачей.

В отчете сообщалось, что Керр Нейлор упомянул имя Мура в первые же три минуты нашей беседы; что он пригласил меня на ланч и вогнал в краску, назвав настоящим именем; что он настаивал, будто Мур был убит, но отказался пояснить свою точку зрения; что он не стал наотрез отказываться от встречи с Вулфом; что, по его словам, он объявил гибель Мура убийством в беседе с заместителем комиссара полиции О’Харой, а также в разговоре со мной признал, что Мур получил должность по протекции его, Нейлора, сестры.

Вдобавок к сведениям, касающимся Нейлора, отчет содержал краткий пересказ беседы с шефом контролеров корреспонденции Дикерсоном и упоминание о том, что по отделу распространился слух, будто я расследую обстоятельства смерти Мура.

Нашлось место и короткому пассажу о состоявшемся, но не давшем заметного результата разговоре между мной и некоей Хестер Ливси, нареченной покойного Мура. Единственным инцидентом, который я счел недостаточно важным, чтобы описать в отчете, стала короткая беседа с безграмотной девушкой. Разговор с Лоном Коэном из «Газетт», напротив, был опущен как чересчур важный, чтобы о нем упомянуть.

Покончив с машинописью, я подмахнул оригинал, сложил его пополам и сунул в карман, а затем то же самое проделал и с одной из копий. Вторую копию я не стал складывать. Вместо этого я подошел к шкафу, отпер его, выдвинул ящик, которым пользовался, вытащил все папки и хорошенько протер носовым платком все поверхности стального ящика – и внутри, и снаружи.

Укладывая на место папки из зеленого глянцевого картона, я каждую протирал со всех сторон. Внутрь третьей папки сверху, прямо на уже положенные туда бумаги, я сунул вторую копию только что напечатанного отчета, а на нее бережно выложил четыре табачные крошки, добытые из кончика сигареты. Я расположил их точно в намеченных точках и осторожно прикрыл папку.

Задвинув ящик, я протер всю переднюю поверхность шкафа и встал перед вопросом, которому хотел бы уделить чуть больше времени, если бы не двенадцать минут пятого на циферблате, – через три минуты меня ждали наверху. Следует оставить шкаф незапертым или запереть, но «забыть» в замке ключ? Выбрав первый вариант, я опустил ключ в карман.

Как ошпаренный я рванул в холл к лифтам и, уже ступив на ковер тридцать шестого этажа, оказался перед новой дилеммой, которую следовало бы разрешить заранее и которую я в спешке упустил из виду. Кто я такой? Кого видит во мне умудренная годами секретарша, стерегущая покой начальственных офисов?

Посещая Пайна днем ранее, я представился как Гудвин. Стоит ли теперь назваться Честноттом и ожидать, что эта дама, глядя в мое интеллигентное лицо, поверит, будто я не знаю собственного имени? Невозможно.

Я промаршировал к ее столу, представился мистером Гудвином и сообщил, что на четверть пятого у меня назначена встреча с мистером Пайном.

Затем мне пришлось усесться и подождать минут десять с лишком. Как правило, я неплохо справляюсь с ожиданием, бываю невозмутим и расслаблен, но сейчас необходимость сидеть без дела вызвала раздражение: я ведь мог бы протереть стенки своего шкафа куда тщательнее. Впрочем, поправить что-либо уже не представлялось возможным, а потому я терпеливо дожидался, пока меня не пригласят войти.