— Он рисует мои кошмары! — задыхалась Марыся, пятясь от избитого ею сына. — Откуда он знает мои сны?

Саша сжался в углу, по щекам текли горькие слезы боли и обиды. Он смотрел как отец, игнорируя его, обнимает и целует мать, мягко уводит ее на кровать и сидит над ней, как над малым дитем.

Отец вспоминал о Саше, лишь когда мать полностью стихала в его объятьях. Обычно к этому времени ему удавалось успокоить себя самому, испробовав на вкус соленый яд своих слез. Наконец Саша вдоволь напился этого яда и потерял к нему чувствительность.

Он смекнул, что близкие не заступаются за него. Бить и обзывать его разрешается в их семье. Если мать позволяет себе, значит, потом это будут делать отец и братья.

Саша озлобился. На мать, на отца, на весь мир. Напрасно Петр Сергеевич временами пытался приласкать его, Саша рос угрюмым и молчаливым. Братьев он избивал за любое неугодное слово или косой взгляд, пользуясь тем, что гораздо крупнее и сильнее обоих. Мать же стала Саше чужой женщиной, презираемой им и ненавистной.

Он жил в плену своих мрачных картин, сам не понимая для чего он их рисует. Словно какая-то сила водила Сашиной рукой. Однажды в восемь лет он горячо пожелал, чтоб мать уплыла от них навсегда, и нарисовал похожую на неё русалку. Он сидел на берегу дикого пляжа, над морем сгущались сумерки. Саша дорисовал картину, когда почувствовал чьё-то тяжёлое дыхание себе в макушку.

Он обернулся и едва не закричал от ужаса. Сзади него стояла мать — вероятно, наблюдала за процессом создания картины. Марыся разорвала картину в клочья и кинулась бить сына.

— Как ты смеешь это рисовать? — Все, что смог разобрать Саша в нечленораздельном рычании матери.

Павел подоспел, ему удалось мягко увести ее. С этого случая Марыся совсем слегла и больше почти не вставала с постели.

— Так что же случилось? — Вера предприняла последнюю попытку узнать причину безвременной кончины брата Саши, о котором он ни разу до этого не упомянул.

— Вера, — Саша повернул к жене усталое лицо, одними глазами, без грубых слов, давая понять, что она надоела ему с расспросами, — пойми меня, пожалуйста, сейчас правильно. В моей семье произошло большое горе. Не нужно бередить раны. Я убедительно прошу тебя не приставать к моим родственникам с этой историей. Может быть, лет через пять или десять мы сможем рассказать о Павле без боли в сердце, но не сейчас. Будь умницей, забудь на время о моем мертвом брате. Его все равно не вернуть. — Саша как воочию вновь увидел ручей алой крови, нарисовавший причудливый весёлый узор на кафеле ванны. Чёрный юмор смерти.

— Это действительно страшно. Прости, что заставила вспомнить об этом. Вы общаетесь с невестой Павла?

Да что ж она не угомонится? Но Саша решил переносить допрос жены стоически и отвечал холодным снисходительны тоном. Может быть, так Вера наконец поймёт, она вообще довольно деликатна и догадлива. Да и всяко лучше отвечать на щекотливые вопросы самому, чем доверять это дело родственникам.

— Нет, Лидия бесследно исчезла. — Саша окинул море внимательным долгим взглядом.

— Ничего себе! Вы так и не нашли ее? — Вера вытаращила глаза и стала одним сплошным вниманием. Да, Алёна Михайловна тоже говорила о загадочном исчезновении этой женщины.

— Никто ее не видел уже года три, мне иногда почему-то кажется, что она путешествует по разным берегам. Она очень любила море. Любила сидеть возле моря, есть возле моря, читать возле моря.

Любить возле моря. Саша вспомнил их первое ночное купание, ее обнаженное тело, неправдоподобную белизну кожи, сплетение их рук и ног. Это было тысячу лет назад, никак не меньше.