На соседний табурет села женщина. Они раскланялись. Серебристо-седые волосы незнакомки напомнили ему о матери. Мы запоминаем родителей в одном определенном возрасте, словно любовь стирает воспоминания о том, как они старели.

Женщина прочла на бейджике Джонатана его имя и род занятий – эксперт по живописи.

– Какой период? – осведомилась она, и не подумав представиться.

– Девятнадцатый век. – Джонатан поднял стакан.

– Изумительная эпоха. – Женщина сделала большой глоток бурбона – бармен как раз налил ей вторую порцию. – Я посвятила ему большую часть своих исследований.

Заинтригованный Джонатан вгляделся в висевший у нее на шее бейдж. Дама оказалась участницей симпозиума по оккультным наукам. Джонатан удивленно покачал головой.

– Вы ведь не читаете гороскопы? – предположила соседка. Она сделала новый глоток и добавила: – Как и я, можете мне поверить!

Она крутанулась на табурете, протянула Джонатану руку с бриллиантом необычной формы на безымянном пальце.

– Старинная огранка впечатляет, хотя каратов немного. Я очень люблю это фамильное украшение. Я профессор, руковожу исследовательской лабораторией в Йельском университете.

– Над чем вы работаете?

– Над одним синдромом.

– Новая болезнь?

Она лукаво подмигнула:

– Синдром дежавю!

Эта тема всегда интересовала Джонатана. Он не раз испытывал ощущение, что уже переживал происходившее с ним в определенный момент времени.

– Говорят, наш мозг способен предвидеть будущее событие.

– Все ровно наоборот: это одно из проявлений памяти.

– Но как можно помнить непережитое?

– А кто говорит о непережитом?

И заговорила о феномене прежних жизней, и лицо Джонатана приняло насмешливое выражение. Она отодвинулась и смерила его взглядом.

– У вас красивые глаза! Вы курите?

– Нет.

– Так я и думала. Дым вас не смущает? – спросила женщина, доставая из кармана пачку сигарет.

– Нисколько, – заверил Джонатан.

Он взял со стойки коробок, чиркнул спичкой и дал женщине прикурить.

– Вы преподаете? – осведомился он.

– Случается, я собираю полные аудитории. Вы не верите в прошлые жизни, так зачем эмигрировали в девятнадцатый век?

Задетый за живое, Джонатан задумался. Выдержав паузу, он придвинулся к ней:

– У меня возникла почти чувственная связь с одним жившим в то время художником.

Она разгрызла лед и уставилась на заставленную бутылками стенку бара.

– Почему начинаешь интересоваться прошлыми жизнями? – спросил Джонатан.

– Это случается, когда человек смотрит на часы и ему не нравится то, что он видит.

– Именно это я безуспешно пытаюсь объяснить моему лучшему другу. Кстати, я вообще не ношу часов!

Джонатану стало не по себе от изучающего взгляда женщины.

– Простите, – сказал он, – я пытался острить.

– Редкий мужчина просит прощения. Чем именно вы занимаетесь?

Столбик пепла ее сигареты грозил осыпаться на стойку, и Джонатан подвинул пепельницу под пожелтевший указательный палец собеседницы.

– Я эксперт.

– Значит, много путешествуете.

– Даже слишком.

Седовласая женщина погладила пальцем стекло своих часов:

– Время тоже путешествует. В разных местах оно разное. Только в нашей стране четыре часовых пояса.

– Мы с моим желудком терпеть не можем разницу во времени. Бывает, я неделями завтракаю в ужин.

– Наше представление о времени ошибочно. Время – это измерение, наполненное частицами энергии. Каждый вид, каждый индивидуум, даже каждый атом пересекают это измерение на свой манер. Возможно, я когда-нибудь докажу, что Вселенная заключена во времени, а не наоборот.

Джонатан так давно не имел дела с воистину увлеченными людьми, что охотно погрузился в беседу. Женщина продолжила: