– Я давно не пела на публике… Кхм, в принципе давно не пела, так что сделай скидку, – опуская вопрос блондина, дрожащим голосом предупредила я, усаживаясь на банкетку.

– Постараюсь, – кивнул музыкант, тепло улыбнувшись.

 Подбородок упал на грудь. Взгляд упёрся в клавиши. Я попыталась выдохнуть, но воздух застрял в горле. Руки всё это время лежали на коленях, заметно подрагивая. Да что руки, всё тело колошматило так, словно я дотронулась до оголённых проводов.

 Идеи относительно песни не было! Я напрочь забыла все слова и ноты даже супер хитовых песен. Марлоу тактично ждал, чуть отойдя в сторону, делая вид, что поправляет гитару. Спасибо и на этом!

 Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я осмелилась прикоснуться к инструменту. Дыхание в очередной раз оборвалось. Сердце испуганно подпрыгнуло и забилось у основания языка.

 Первый аккорд был взят вроде как наугад, но последовавший за ним чётко обозначил в моём сознании гармонию – комбинация была не случайной.

 Вступление затянулось. Я вспоминала текст, написанный несколько лет назад. Джеймс вновь переместился к белоснежному роялю, глянул на меня исподволь, и тут же отвёл взгляд, чтобы не смущать.

 Пора! Взяв дыхание, я прикрыла глаза и запела:

«Мне пора уходить…
В бесконечных витринах одинокие лица.
Лёгких нет, чтоб курить.
А душа продолжает из костей в клетке биться.
Недописанный стих.
Остывает мой кофе в гудках телефонных.
Голос Жизни утих,
А когда-то не знал мир сильнее влюблённых…»

 Вибрация инструмента коснулась кончиков пальцев, проникла под кожу и, поднявшись по рукам, ласково обняла за плечи. Время остановилось. Окружающий мир поблек. Мы остались один на один с музыкой. Это забытое ощущение всколыхнуло во мне столько светлых и одновременно горестных чувств, что голос предательски задрожал, срываясь с нужной ноты испуганным вибрато.

 Припев:

«Кто ты, человек в отражение?
Дай мне – надежду на завтра.
Вот мои руки, вот твои плети,
Сердце почти без ландшафта.
Кто ты? Почему я забыла?
Солнце – оно меня так любило.
Звёзды – падали в руки.
Боже, я умираю от скуки…»

 Ко второму куплету, я смогла совладать с волнением. Мне помогла музыка, она всегда помогала… Я, как и Джеймс, никогда не писала песни для толпы. Мои тексты были чем-то вроде исповеди, завуалированной автобиографии. В них прятались личные переживания, размышления, мечты.

 Я настолько глубоко ушла в себя, наслаждаясь процессом, что полностью отключилась от материального и вспомнила о присутствии британца лишь к последнему припеву, когда, совершенно неожиданно, за моей спиной проснулась ударная установка.

 Резко обернувшись, я пугливо посмотрела на блондина, по-хозяйски сидевшего за барабанами. Он подбадривающе улыбнулся и ударил по тарелке, подхватывая ритм. Трепетное волнение вернулось. Я продолжила петь:

«Так дай же надежду на завтра!
Поезд везущий обратно
Прочь из этой разрухи,
Пока в отражение нет жалкой старухи.
Где ты? Почему я не слышу?
Голос до хрипа повышу.
Ну же, скорей, протяни свои руки
И прекрати наши муки!»

 Наша маленькая импровизация длилась не больше минуты, однако я в полной мере успела вспомнить как это – быть частью чего-то большего. Не красивым приложением или «вынужденным долгом», а звеном общей цепи, столь же важным и незаменимым.

 Песня закончилась, но мои пальцы ещё долго не решались проститься с роялем, ласково поглаживая чёрно-белые клавиши, словно, это было наше последнее свидание.

– Когда ты её написала?

 Джеймс выбрался из-за установки, неспешно подойдя ко мне. В его руках было два бокала, наполненных наполовину. Я с готовностью приняла напиток, без промедления окропляя губы терпким алкоголем, и растерянно пожала плечами.