— Рассказывайте все, как есть, девки. Я вас под свою крышу взял, я вас кормлю и пою, верю: вы лгать мне не посмеете.

— О чем рассказывать, княже? — подняла очи старшая из двоих Велеслава. — Все ладно да мирно в твое отсутствие было.

— О жене моей рассказывайте, что она тут вытворяла?

— Каждый день с утра с учителем буквицы учила, потом по полдня листы марала чернилами. Книжки начала читать, пока сказки токмо, с картинками, но сама, все сама. Вслух читает до самой ночи, старается очень.

— Хорошо это, — князь кивнул важно. — А то, что она с кинжалом ходит и десятница ее моих людей кнутом обхаживает — это что за балаган?

— Не всех и обхаживает, — задумчиво произнесла Дарена, уставившись в окно. — Только Фролу-меднику и влетело. Так он вслед княгине слова дурные сказал. Не то немытой собакой обозвал, не то про мать ее что-то ляпнул, не ведаем. Сам он повторять отказался. Сельва и решила, что оскорбление жены князя — все равно что князю обида нанесенная. Ну и сдернули они с Фрола портки да пару раз кнутом поддали. Ничего, не помер.

— За дело, значит, получил? Добре. А сынок мой, Данила, баял, дескать, княгиня ему ножом угрожала. Было такое?

— Было, — нехотя ответила Велеслава. — Явился Данила Матвеевич пьяный под вечер, буянил, княгинюшку нашу напугал, вот она и стала с кинжалом ходить, да…

— Сдается мне, девки, что вы лисицу эту степную покрываете, — прищурился Вольский. — Кому служите, курицы? Мне ли?

— Так супруга твоя с тобой единое, — невинно напомнила Велька, внутренне трепеща от собственной дерзости. — Ты же сам нас приставил к ней с наказом оберегать и служить верою и правдою. Мы и служили, княже!

— И ни словом не солгали?

— Ни единым! Хоть пытай нас!

— Ладно, свободны.

Девицы исчезли мгновенно, словно и не бывало их, а Матвей задумался глубоко. Снова Листян его ожидания обманула. Он ведь специально челяди повелел ничего в палатах не менять. Должна была девочка эта понять сразу, что она тут — не важнее кошки. Пусть бы покорилась, поплакала да вела себя тихо. А степнячка показала себя истинной дочерью хана, свободной и гордой, место себе отвоевала высокое. Пусть и боялись ее, но не перечили, приказы исполняли. Девки вон за нее горой встали, а девки хорошие, честные да добрые, Матвей Всеславович их давно знал, почитай, в ногах его и выросли. Учиться еще княгиня вздумала, старается, стало быть, не глупа.

Что же делать с ней теперь?

Жена ему совершенно без надобности была. Для постели женщин хватало, наследник имелся. В палатах и без хозяйки все ладно было. Вышивать Листян не хотела, сидеть молча, видимо, тоже. Надо, стало быть, ретивую эту кобылку к делу пристраивать, но прежде испытать, для чего она вообще годится. Да еще — кое-что обсудить.

Подумал немного, на листке бумаги написал записку. Песком присыпал, потом стряхнул — кликнул слугу и велел княгине доставить. Заодно и посмотрит, чему там женушка его научиться успела.

Часовщик пробил четвертый час дня. Скоро обед. В дверь тихо постучались.

— Заходи, — велел Матвей.

Степнячка, голову склонив, проскользнула в дверь. Одетая уже по-моревски, в платье да кафтан поверх, на голове — платок цветастый, косы прикрывший. Какая все-таки она маленькая, хрупкая! Чисто ребенок! Крупному князю Вольскому по грудь всего. Молчит, глаза прячет. Аль скрывает что?

— Звал меня, Матвей Всеславович? — не выдержала тягостного молчания Листян. И ведь знала, что за князем всегда первое слово, что нельзя рот открывать, пока не позволит, но снова гордость проклятая голову подняла. — Поди наговорили про меня всякого? Так знай — все чистая правда.