Руни принес полный стакан. Поставил перед Тимом.
– Если будешь пить так быстро, тебя больше не примут за предмет обстановки. Ты станешь настоящим клиентом.
Ощущение, что из реального мира он перенесся в сон, замедлило мысленные процессы Тима. Он хотел рассказать Руни, что произошло, но язык вдруг раздулся и не желал шевелиться.
Вновь пришедший приблизился, сел на тот самый стул, который так недавно занимал парашютист. От Тима его отделял один стул.
– «Бадвайзер», – заказал он.
Когда Руни отошел, чтобы налить пиво, незнакомец посмотрел на конверт из плотной коричневой бумаги, а уж потом встретился взглядом с Тимом. Глаза у него были карие, как у Тима.
– Вы пришли рано, – прокомментировал киллер.
Глава 2
Жизнь человека может перемениться в мгновение ока, повернуться на крошечной петле времени. Каждая минута несет в себе потенциал опасности, а тиканье часов – это голос судьбы, шепчущий обещание или предупреждение.
Когда киллер говорил: «Вы пришли рано», Тим Кэрриер заметил, что на часах с логотипом «Бадвайзера» минутная стрелка как раз достигла цифры 11, и нашелся с логичным ответом: «Вы тоже».
Жизнь повернулась, чтобы более не вернуться в прежнее состояние.
– Я уже не уверен, хочу ли нанимать вас, – добавил Тим.
Руни принес пиво киллеру, и тут же его позвали на другой конец стойки.
Незнакомец облизнул губы и выпил. Судя по всему, его мучила жажда.
А поставив стакан, добродушно ответил:
– Вы не можете меня нанять. Я никому не служу.
Тим подумал о том, чтобы отлучиться в туалет. Оттуда он мог вызвать полицию по мобильнику.
Но испугался, что его отлучку киллер может воспринять как приглашение взять конверт из плотной коричневой бумаги и ретироваться.
Брать конверт с собой тоже не хотелось. Киллер мог последовать за ним, подумав, что Тим решил передать деньги без лишних свидетелей.
– Меня нельзя нанять, и я ничего не продаю, – добавил киллер. – Вы продаете мне, а не наоборот.
– Да? И что я продаю?
– Идею. Идею, что ваш мир может быть полностью перестроен одним… маленьким изменением.
Перед мысленным взглядом Тима возникло лицо женщины на фотографии.
Он не очень-то понимал, как себя вести. Ему требовалось время, чтобы подумать, вот он и сказал:
– Продавец назначает цену. Ее назначили вы – двадцать тысяч.
– Это не цена. Это пожертвование.
Разговор становился таким же бессмысленным, как и любой другой за барной стойкой, и Тим уловил его ритм.
– Но за мое пожертвование я получаю вашу… услугу.
– Нет. Я не продаю никаких услуг. Вы получаете мое благоволение.
– Ваше благоволение?
– Да. Я принимаю идею, которую вы продаете, ваш мир кардинально перестроится моим благоволением.
Карие глаза киллера гипнотизировали, подчиняли.
Когда он садился за стойку бара, Тим решил, что лицо у него суровое, словно высеченное из камня. Теперь видел, что первое впечатление оказалось обманчивым. Ямочка на круглом подбородке. Гладкие, розовые щеки. Никаких морщин на лбу.
А обаятельная улыбка говорила о том, что он помнит любимую сказку о феях, которую читали ему в далеком детстве. Конечно же, человек с такой улыбкой не мог вести речь о смерти.
– Это не деловая сделка, – продолжил улыбающийся киллер. – Вы обратились ко мне, и я – ответ на ваши молитвы.
Слова, которые он использовал, говоря о своей работе, могли свидетельствовать об осторожности. Возможно, он всего лишь не хотел, чтобы запись их разговора стала бы изобличающей уликой. Но от сочетания этих эвфемизмов с играющей на губах улыбкой по коже бежали мурашки.
Когда Тим открыл клапан конверта, киллер предупредил: