Когда разошлись родители, я внезапно сильно изменился. В душе я по-прежнему был хорошим, но внешне превратился в проблемного ребенка. Выражение эмоций всегда давалось мне непросто, а то, что я тогда переживал, невозможно было выразить словами, поэтому я последовал естественным наклонностям – стал вызывающе себя вести и нарушать дисциплину в школе.

Хотя родители обещали, что ничего не изменится и у меня теперь просто будет два дома, – так, конечно же, не получилось. В первый год после разрыва я почти не виделся с отцом, а, когда виделся, встречи проходили напряженно и как-то странно. Как я уже говорил, развод стал для него серьезным ударом, и мне было непросто наблюдать, как он учится жить по-новому; какое-то время у него вообще не получалось работать. Он жил очень скромно и общался в основном со своими друзьями-художниками. Когда я приходил, отец брал меня с собой к друзьям, и они пили много красного вина, обсуждали искусство и литературу, и разговор обычно приходил к Пикассо, любимому художнику отца. Мы с папой тоже отправлялись на поиски приключений – в библиотеку или в художественный музей, где вместе садились и рисовали.

Мама проводила дома меньше времени, чем когда-либо; она постоянно работала и часто была в разъездах, чтобы содержать нас с братом. Мы много времени проводили с бабушкой Олой-старшей. Она всегда спасала нас, когда маме не удавалось свести концы с концами. Еще мы бывали у тети и играли с ее детьми. Они жили на юге Лос-Анжелеса в шумном доме с кучей детей. Бывая там, мы получали то самое недостающее ощущение семейного уюта. Несмотря на все это, у меня было слишком много свободного времени, и я этим воспользовался.

Я быстро повзрослел. Мне было двенадцать, и я уже занимался сексом, пил, курил, принимал наркотики, воровал, меня выгоняли из школы и несколько раз чуть не посадили в тюрьму, но я был несовершеннолетним. Я всячески привлекал к себе внимание и старался сделать жизнь такой же напряженной и нестабильной, каким было мое внутреннее самоощущение. В то время у меня проявилась черта характера, которая с тех пор всегда меня определяла: это настойчивость, с которой я преследую свои интересы. К двенадцати годам моя основная страсть сменилась с рисования на велосипедный мотокросс.

В 1977 году гонки на BMX были новейшим экстремальным видом спорта после серфинга и скейтборда конца шестидесятых. В нем уже было несколько настоящих звезд, таких как Стю Томпсон и Скотт Брайтаупт; несколько журналов, например, Bicycle Motocross Action и American Freestyler, и появлялось все больше соревнований среди профессионалов и полупрофессионалов. Бабушка купила мне велосипед Webco, и я подсел. Я начал выигрывать соревнования, а в паре журналов меня даже отметили как перспективного гонщика в категории от тринадцати до четырнадцати лет. Я обожал этот спорт и готов был стать профессионалом, как только найду спонсора, но чего-то все-таки не хватало. Я толком не мог выразить словами, каких именно эмоций BMX мне недодавал. Но я точно это узнаю через несколько лет.

После школы я околачивался в магазинах велосипедов и попал в команду райдеров магазина «Споукс энд стаф», где у меня появились друзья постарше – некоторые парни работали в компании Schwinn в Санта-Монике. Каждый вечер мы примерно вдесятером гоняли по Голливуду, и все, кроме двух братьев, были из каких-то неблагополучных семей. Мы находили утешение в обществе друг друга: время, проведенное вместе, было единственным постоянным общением, на которое мы могли рассчитывать.